– Будут они помнить визит императора, – ворчал Александр Николаевич, покидая негостеприимную усадьбу.
Глава 3. Высший свет
Петербург, где сосредоточивалась официальная жизнь огромной империи, конечно же, не представлял собой всю страну, так же как придворно-бюрократическая сторона жизни Петербурга, отнимавшая много сил и времени у наших героев, шла рядом с жизнью обыкновенной, которой они вовсе не чуждались.
Обеспеченное и родовитое дворянство, штатское и военное, особенно молодежь, находило массу удовольствий и развлечений в пестроте столичной жизни. На рубеже 1860-1870-х годов театры содержались за счет Императорского двора, артистам платили весьма щедро и потому в Санкт-Петербург приезжали все знаменитости.
В Большом театре по понедельникам, средам и пятницам давали итальянскую оперу. Почти все ложи были абонированы. Самым элегантным днем считался понедельник, когда партер и ложи заполняла блестящая гвардейская молодежь. По вторникам, четвергам и воскресеньям давали балеты, куда ездила та же публика. В те годы блистала мадам Петипа, жена балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа. В опере соперничали две европейские знаменитости: Нильсон – несравненная Маргарита в «Фаусте», и Патти – поражающая изумительным голосом в «Севильском цирюльнике», «Риголетто» и «Сомнамбуле». В обществе образовались две партии: одни отдавали предпочтение Нильсон, другие – Патти, споры были ожесточенны и принципиальны.
Театральный сезон заканчивался обыкновенно в воскресенье на Масленой неделе перед Великим постом. Прощание публики с артистами в Большом театре происходило пышно: по окончании спектакля вызовы без конца, подношение букетов и цветов, а любимцам – и ценных подарков по подписке.
Тогда же стали давать на Александринской сцене оперетки Оффенбаха, новейшее достижение европейской цивилизации – «Прекрасную Елену», «Орфея в аду», «Периколу». По позднейшим воспоминаниям Владимира Михайловича Вонлярлярского, крупного землевладельца и офицера гвардии, в этих оперетках осмеивались и религия, и мифология, и правительство, «этот театральный репертуар служил великолепной подготовкой к будущей революции».
Впрочем, в те же годы наивные исторические пьесы Кукольника, Полевого и Зотова потеснила трагедия графа Алексея Константиновича Толстого «Смерть Иоанна Грозного» (две другие части драматической трилогии «Царь Федор» и «Царь Борис» не скоро попали на сцену, публика читала их в журнале «Вестник Европы»). Тонкий лирик не случайно обратился к русской истории. Трагедии его лишены аллюзий к современности, но в них он выражал свой взгляд на то давнее переходное время для Руси, изливал свои размышления о нравственной природе власти, о цене великих переворотов в истории. Любопытно, что Академия наук отказала в присуждении Уваровской премии за первую трагедию Толстого, несмотря на горячую защиту профессора Никитенко. Негодование публики по сему поводу было велико.
Большим развлечением для молодежи были устраиваемые на Масленой неделе балаганы на Адмиралтейской площади, где позже разбили Александровский сад. В балаганах Лейферта показывали патриотические представления вроде «Взятия крепости Ах-ты» с громкой и дымной пальбой из пушек.
К балаганам привозили институток. Для девочек то была редкая возможность выйти за стены закрытых учебных заведений. В общем потоке карет пахло лошадьми, дымом, каким-то тошнотворным варевом и талым снегом, пока сильный порыв ветра с Невы не стирал эти ароматы, принося свежий и бодрый дух моря и дальних стран.
Кареты с институтками ехали шагом в общем потоке катающихся. Девочки с интересом узнавали неведомую им жизнь столицы, смотря во все глаза без бдительного присмотра классных дам, твердо знавших, что прилично, а что неприлично наблюдать воспитанницам императорских учебных заведений.
Молодые офицеры, воспитанники Пажеского корпуса, Александровского лицея (давно переведенного из Царского Села в столицу), Училища правоведения и военных корпусов – почти все имели в институтах родственниц или просто знакомых. Поток нежных девичьих лиц волновал самых впечатлительных до сердцебиения, до столбняка. Другие приходили запросто, ожидали знакомых и обменивались приветствиями, за что институтки потом получали нагоняи, если классная дама успевала из своей кареты высмотреть подобное нарушение правил приличия.
После балаганы были перенесены на Царицын луг за Миллионной улицей. Кроме балаганов, на Масленицу строили ледяные горы, но спускаться с них считалось неприличным для учащейся молодежи ввиду нетрезвого состояния катающихся, большей частью фабричных рабочих.
К зимним развлечениям, конечно же, относились балы. Стоит пояснить, что от офицеров лейб-гвардейских полков, особенно гусаров, кавалергардов и кирасир, требовалась не одна строевая служба, но и обязательные выходы в свет. Офицер, не желающий показываться в свете, был на дурном счету у начальства, и карьера его была под вопросом из-за отдаленности от сильных мира сего.