Непосредственным источником пушкинского стихотворения является элегия Мильвуа «Беспокойство». Герой ее терзается муками ревности, хотя разумом понимает, что реальных причин для нее нет, и все его подозрения безосновательны. Пушкинский герой охвачен страстью, он едва владеет собой; безумие любви рождает фантомы, «ревнивые мечты» перемешиваются с реальными событиями. Выразительность и психологическая убедительность, с которыми Пушкин передал все это смятение чувств, обусловила противоречивость трактовок стихотворения. Сопереживая герою, читатели склоняются то к одной, то к другой версии поведения героини.
Подобный художественный эффект, равно как и самый психологический рисунок внутреннего мира лирического героя были не характерны для традиционной элегии. Было ли это обновление элегического сюжета осознанной художественной задачей поэта или же потребностью излить в стихах свои непосредственные чувства и переживания, с уверенностью сказать трудно. Так или иначе этот образ страстного и раздираемого сомнениями героя кажется достаточно близким к самому Пушкину.
К**
Точная дата создания этого мадригала неизвестна, он написан между 1820 и 1824 гг., неизвестен и его адресат. Мадригал построен на нарочитом смешении двух совершенно разных образов: Богоматери (Девы Марии) и богини Венеры – по греческой мифологии матери бога любви Амура. Это смешение уходит корнями в средневековое сознание, а позже проявляется в живописи Ренессанса, в частности, у Ботичелли и Рафаэля. В пушкинском стихотворении Богоматерь, Венера и живая «мать Амура» уравнены своей красотой – в этом и состоит дерзкий, но изящный комплимент женщине, которой адресовано стихотворение. В этом шутливом мадригале впервые наметился лирический сюжет таких стихотворений, как «Жил на свете рыцарь бедный…» и «Мадона». У Пушкина было своеобразное отношение к Мадонне: она представлялась ему прелестной женщиной, вызывающей восхищение мужчины. Со строго ортодоксальных позиций это недопустимо, но Пушкин свободен от догм и правил, в его художественном мире живое и горячее чувство к Богоматери вовсе не выглядит кощунством.
Здесь, собственно, не говорится о любви, но это одно из самых нежных любовных стихотворений Пушкина. Возлюбленная отправляется в морское путешествие, мы не знаем, куда, зачем, надолго ли. Поэт не говорит о своих чувствах, он обращается к кораблю и ветру с просьбой позаботится о его любимой.
«О боги мирные полей, дубров и гор…»
В необработанном отрывке присутствует образ не женщины, а музы, но в этом образе явно присутствует эротический оттенок: Неожиданное уподобление общения с музой любовным ласкам заставляют вспомнить слова Анны Керн о том, что Пушкин, в сущности, любил только свою музу. Во всяком случае, образ музы и само поэтическое творчество вызывали у него ощущения, близкие к состоянию влюбленного.