Александр Великий. Мечта о братстве народов

Для подтверждения того, — что в жилах Александра текла божественная кровь, не нужны были ни слухи, ни сплетни, ибо имелось несколько свидетелей, слышавших все собственными ушами. «Благословен будь, сын Аммона!» — этими словами приветствовал верховный жрец появление царя. Для священнослужителя это было исключительно данью формальностям: в Мемфисе Александр был объявлен фараоном, а каждый фараон был любимцем Аммона, родным сыном бога солнца Ра. Так как греки в Египте и Малой Азии (а отчасти и в материковой Греции) отождествляли Аммона с Зевсом, то, таким образом, он считался также сыном самого великого бога-олимпийца. На следующем примере снова можно убедиться в том, как быстро распространялась молва: спустя несколько недель после возвращения Александра в Мемфис там появились послы из Дидим и Эритреи, «конкурировавших» святых мест, которые сообщили, что и их оракулы подтвердили тот факт, что он является сыном Зевса.

Считал ли себя сам Александр сыном Зевса? Из-за этого вопроса многие ученые рассорились друг с другом навсегда, а однажды вместо чернил даже пролилась кровь. Плутарх, трезво мысливший, всегда серьезно обосновывавший свои рассуждения биограф, писал: «Когда Александр был ранен стрелой и испытывал сильные боли, он сказал: «То, что здесь течет, — это кровь, а не та прозрачная и чистая влага, что струится в жилах богов». А когда однажды раздался сильнейший раскат грома и все испуганно вздрогнули, философ Анаксарх сказал ему: «Ведь это же сделал не ты, сын Зевса?!» Александр, смеясь, ответил: «Нет, я не хочу нагонять страх на моих друзей, чего бы ты охотно желал».

Он никому не позволял обращаться к себе как к сыну Зевса-Аммона — даже своим льстецам. Если же таковым его считали солдаты, то против этого он ничего не имел. Их веру он даже поощрял: тот, кто послан в бой богом, становится в сражении еще более мужественным и злым. Но с македонянами и греками — во всяком случае, теми, кто входил в его ближайшее окружение, — стали позже возникать тяжелые конфликты. В Спарте и Афинах его пропагандируемая схожесть с божеством порождала лишь язвительные насмешки. Демосфен оставил такое замечание: «Если он желает быть богом, ради Зевса, пусть будет им!»

Верил ли сам Александр в свое божественное происхождение? Трудно получить однозначный ответ у мистика с такими наклонностями к практицизму, у романтика, который был столь явным реалистом, как он. Вероятно, можно попытаться объяснить это на примере театрального зрителя, который верит, что там, на сцене, страдает Эдип, Гамлет или Фауст, и в то же время знает, что в действительности это актер Шульц. Едва ли Александр когда-либо ссылался на своего божественного «отца», но когда такое все-таки случалось, то в этом был определенный расчет. Мысль же о том, что он был орудием бога, разумеется, безраздельно владела им.

Во всяком случае, он возвратился в Мемфис умиротворенным. Теперь он знал, что все, что он делал до сих пор, боги будут одобрять и в будущем. Он чувствовал себя просветленным и был в ладу со своей совестью. Наполеон завидовал его возможности стать рядом с богами. После объявления себя императором и коронации в Париже он сказал одному иностранному дипломату: «Да, признаюсь, карьера моя была недурна. Я прошел хороший путь. Но какая все-таки разница с Александром! Когда он представил себя народу Юпитером, то все ему поверили. Если я сегодня захочу назвать себя сыном Всевышнего, то меня высмеет любая рыночная торговка. Сегодняшний люд просто чересчур просвещен. Я слишком поздно родился, ничего поистине великого уже больше нельзя совершить…»

Возвратившись в Мемфис, Александр подождал, пока вернется посланная им вверх по Нилу экспедиция. Она должна была выяснить, почему эта могучая река каждое лето в одно и то же время разливается и в стране происходит наводнение: над этим вопросом греческие ученые уже давно ломали головы. Аристотель, который в Миезе пробудил у Александра интерес ко всему, что ползает и летает и что скрывает в себе земля, сделал царю специальное представление по этому вопросу. Когда корабли, наконец, спустились вниз по реке, Каллисфен передал царю свиток с записями результатов опасной экспедиции: разливы происходят вследствие мощных дождей, которые обрушиваются летом на Абиссинское нагорье в районе первого порога Нила. Неважно, каким способом это было установлено, но современная наука в общих чертах подтвердила данную догадку. Когда Аристотель в далеких Афинах узнал об этом открытии, он записал с тихим удовлетворением ученого: «Итак, данной проблемы больше не существует».