Александр Великий. Мечта о братстве народов

Что произошло с их царем, который знал, от своего учителя Аристотеля, что с варварами следует обращаться как со зверями или растениями, что над теми, кому на роду написано оставаться в рабах вечно, надлежало быть лишь господином? С каждым днем он все меньше и меньше оставался македонянином и превращался в перса.

Александр пытался привязать своих соратников дружбой, задобрить их подарками, убедить словами. И намерения его были самыми добрыми. Они были нужны ему, но ему были нужны и те, кого они победили.

Такую огромную империю никак нельзя было держать в повиновении лишь с помощью страха и угнетения. Значит, речь шла о том, чтобы завоевать если не любовь, то, по крайней мере, расположение своих будущих верноподданных. Их следовало приучать видеть в новых правителях своих защитников, хранителей местных традиций и религии, да и друзей тоже. Тогда исчезнут и победители, и побежденные, и больше не будет границ между захватчиками и пленниками. И чтобы покоренные народы были готовы способствовать расцвету новой, только что основанной империи, следовало умиротворить их. Сам здравый смысл диктовал такое решение: ведь число греков и македонян было ничтожным по сравнению с, количеством персов, мидийцев, бактрийцев, парфян — да разве можно назвать всех их! «Если бы ему удалось осуществить слияние всех обитателей этой бескрайней империи, тянувшейся с запада на восток, в единое целое с тем, чтобы они взаимно обогащали друг друга своими дарованиями и способностями, сглаживая неизбежные различия, создать для них внутренний покой и добрые законы… то можно было бы утверждать, что тем самым был бы проделан огромный труд во благо, — такой, какой, по словам Аристотеля, необходим для истинного основания царства. Тщеславие, жажда победы, энтузиазм подвигли его на то, чтобы основать такое

государство, и насущная необходимость с каждым днем все яснее указывала ему пути, по которым он должен был пойти для завершения начатого», — писал Дройзен.

А пути эти многим из ближайших спутников Александра казались непреодолимыми — ведь там, в конце их, и стоит Деспот, который затребует всех — и друзей, и врагов. Они не понимали, куда он желал направиться и чего хотел: даже Гефеста — он, который любил его, и тот не понимал, как и Кратер, который его почитал. Это были люди твердые, не боявшиеся ничего и никого, ни злых, ни добрых богов, не останавливавшиеся ни перед чем в достижении своих целей, жадные до добычи; жестокие, способные военачальники и столь же талантливые организаторы.

Тот Александр, которого перестали понимать полководцы и командиры, поскольку его цели и решения казались им сумбурными, вероятно, должен был внушать страх. Большей частью они хранили молчание. Это было недоброе молчание. Зерна грядущих бед зрели в тревожной тишине, словно зловещие драконы, готовые поднять голову…

Мятеж в степи

Ранней осенью 330 года до н. э. македоняне прибыли во Фраду (ныне Фарах), главный город | сатрапии Дрангианы (Афганистан). Здесь находились полуразрушенный дворец и крепость, оставалось некоторое количество домов, улиц, колодец — словом, это была пришедшая в упадок столица. Время маршей и переходов по плодородным землям, мимо крепких поселений, процветавших городов, населенных богатыми жителями, миновало. В Восточном Иране взору солдат Александра представали лишь редкие селения, крепости, бескрайние степи и солончаковые пустыни, среди которых вдруг как из-под земли вырастали оазисы. Тридцатитысячное войско шло через продуваемый всеми ветрами Сейстан: измученные, снедаемые болезнями воины с лошадьми, страдавшими оттого, что им приходилось щипать молочай; солдаты, все еще недовольные своим полководцем. Тот велел у Месхеда поставить повозки полукругом и поджечь их вместе с трофеями последних нескольких месяцев, среди которых были одежда, обувь, тюки с тканями, пряности, благовония, шитые золотом подушки, столы, книги, флейты, трубы, статуи, картины, кувшины, чаши, фарфор, ковры, кровати, сундуки и ларцы. Александр первым бросил факел в принадлежащую ему повозку, потом схватился за плеть, чтобы отогнать прочь тысячи гетер, мальчишек-педерастов, предсказателей, знахарей, карманников. С таким войском уже невозможно было вести кампанию, и уж тем более в стране, где «часы истории остановились с незапамятных времен».

Не только среди солдат преобладало настроение тревоги и подавленности: уныние охватило и командиров, высших военачальников. Сатибарзан из Арии, после того как бросился в ноги Александру, как и остальные сатрапы, был оставлен на своем посту. Но едва македоняне успели отойти, он устроил резню среди подчиненных ему фессалийцев и провозгласил всеобщее восстание. Для македонских командиров его шаг стал еще одним подтверждением того, что варварам доверять нельзя и что политика терпимости, проводимая их повелителем, терпела крах.