Александрия. Тайны затерянного города

Хотя минуло уже почти тринадцать лет с тех пор, как я видел тебя последний раз, и ты редко меня вспоминал, мне трудно побороть соблазн написать тебе несколько строк. Я знаю о документах, оказавшихся недавно в распоряжении правительства Бенгалии. Они возвращают в ряды живущих того, кого все друзья много лет назад сочли умершим. Не знаю, осведомлен ли ты сам об этом, но получило широкое распространение и пользуется доверием известие, что ты уничтожил себя [совершил самоубийство] вскоре после того, как покинул службу в Ост-Индской компании. Поздравляю с тем, что этот слух оказался ложным, что ты жив и восстанавливаешь свое доброе имя. Я состою в Азиатском обществе и с огромным удовольствием изучаю твои документы о древностях в Journal of the Asiatic Society. Я не смел и мечтать о знакомстве с автором, тем более – знакомстве, оказавшемся таким долгим и близким[458].

Браунлоу передавал Массону привет от другого его давнего знакомого, Джорджа Джефсона. Тот незадолго до этого встречался с прежним командиром Массона, и они «имели долгую беседу о тебе, полагая, что тебя нет среди живых». «Не иначе, – заключал Браунлоу, – ты играешь в занятную игру»[459]

.

Игра тем временем становилась все занятнее. Летом 1835 года Массон привыкал к своей новой шпионской жизни, которую ненавидел. «Гнусная ее сущность, компрометирующая меня перед людьми, чьего доверия я так долго добивался, ограничения, налагаемые ею на мои изыскания, утрата независимости и свободы перемещаться по моей прихоти – таковы были причины моего недовольства», – писал он печально. Но, на свою беду, он оказался превосходным шпионом.

Всего за два-три месяца он возродил рухнувшую разведывательную сеть Карамата-Али. Вскоре к нему начали стекаться все кабульские слухи. Дост-Мохаммед и его советники негодовали из-за позорного отступления от Пешавара. «Если я говорю тебе, – возмущенно говорил Хаджи-Хан эмиру, – что ты привел 20 000 человек и поставил их перед 70 000 сикхов, палил по ним из пушек, бился с ними и принес в свой стан их головы, то ты сердишься. Если говорю, что ты показал им свою наготу и удрал, то ты опять сердишься; мне нечем тебя порадовать»[460]

. Многие винили британцев: если бы Ост-Индская компания не проигнорировала мольбы о помощи, сетовал старший министр Дост-Мохаммеда Сами-Хан, то все сложилось бы совершенно по-другому[461].

К концу лета сеть Массона распространилась на Среднюю Азию. В своих путешествиях он заводил друзей почти во всех городах и городках, не говоря о купцах, чьи верблюжьи караваны с шелками и пряностями переваливали через горы во всех направлениях. Когда подозрительной наружности персонаж, называвший себя Мирзой Джафаром, появился в Бухаре, главном городе на Шелковом пути, Массон узнал об этом, несмотря на расстояние в сотни миль. Агенты Массона внимали молитвам Мирзы Джафара в центральной мечети. Массон отмечал, что он говорил «на арабском, персидском и турецком» и порой объявлял себя французом. По слухам, русский губернатор Оренбурга «привез Мирзу Джафара из Петербурга»[462]

и отправил на другую сторону границы для сбора сведений.

Уэйду с трудом верилось в «размах и точность информации» из Кабула[463]. Он благодарил Массона за «ревностное исполнение возложенных на вас обязанностей»[464]

. Вскоре донесения Массона стали достигать Калькутты. Он превратился в «надежный авторитет для правительства Индии»[465].

При этом Уэйду было тревожно. Макнахтен велел ему перестать называть Массона «нашим агентом в Кабуле»[466], так как это выглядело как официальное назначение. «Я избегал присваивать мистеру Массону какие-либо обозначения, помимо “связи с моим кабинетом”», – неискренне утверждает Уэйд[467]. Он надеялся, что Массон не сумеет прочесть между строк, а главное, не поймет, что уже прощен.