В 1835 году Афганистан был маленькой бедной страной, окруженной большими алчными соседями. На востоке Ранджит Сингх недавно завладел афганским городом Пешаваром, контролировавшим Хайберский перевал на древнем Шелковом пути. Он изгнал из города одного из братьев Дост-Мохаммеда, султана Мохаммед-Хана, и ввел туда свои войска. За владениями Ранджита Сингха располагалась бдительная Ост-Индская компания, давно поджидавшая удобный случай, чтобы наброситься. На западе на расстоянии прямого удара от города Герата стояли армии персидского шаха. На севере, в степях Средней Азии, рыскали агенты Российской империи. На случай, если этих причин не хватало, чтобы Дост-Мохаммед всегда спал ночью, приоткрыв один глаз, имелась и еще одна, по имени Шуджа-Шах. Бывший правитель по-прежнему находился в Лудхияне и не отказывался от намерения вернуться на трон.
Дост-Мохаммед знал, что бо́льшая часть окружения мечтает о его гибели. Он никому не доверял: «У Дост-Мохаммед-Хана могут быть сообщники, но никак не друзья»[431]
. Единственное исключение составлял его брат Джабар-Хан. «Не бывало человека более скромного и более обласканного, чем он, – писал Александр Бёрнс. – Он никому не позволяет себя сопровождать, и все встречные останавливаются, чтобы его благословить»[432]. Массон всегда считал Джабар-Хана излишне кротким. Но вскоре после того, как Массон получил письмо от Уэйда, брат Дост-Мохаммеда вызвал его к себе и сбросил маску.«Впервые я узнал, что набоб [Джабар-Хан] поддерживал чуть ли не злодейские отношения с Караматом-Али»[433]
, – недоверчиво писал Массон. Этот жизнерадостный седобородый человек, неспособный, кажется, и муху обидеть, почти десять лет плел заговоры против своего брата. В 1828 году он тайно признался американцу Харлану, что с радостью сместил бы Дост-Мохаммеда и за приличную плату усадил бы на трон Шуджа-Шаха. «Его величество приобрел бы в моем лице способного и преданного слугу, – говорил Джабар-Хан. – Но учтите, без его помощи никакой внутренний заговор не побудит меня принести в жертву семейные интересы»[434]. «Я ничего не знал о сущности этих интриг», – признается Массон[435].Бывшему шпиону Уэйда, Карамату-Али, потребовалось время, чтобы понять, что он уволен. Его эта новость потрясла. «Прислушайтесь к моим жалобам и обойдитесь со мной по справедливости, – гневно взывал он к генерал-губернатору Ост-Индской компании в Калькутте. – Не знаю, чем я провинился, зато знаю, что ни разу не допустил ни малейшей ошибки. Я служу Досточтимой Компании, а не капитану Уэйду»[436]
.Весной, когда на склонах Гиндукуша стал таять снег и зацвели цветы, Массон скрепя сердце покинул Кабул. Зимой он благополучно строил планы по поиску города Александра в Баграме. Теперь же его путь лежал в Пешавар. Дост-Мохаммед – недавно короновавший себя как эмир Афганистана на весьма унылой церемонии – повел свое войско на завоевание города. Ост-Индская компания поручила Массону следить за этим походом.
«Совместно со всеми нашими братьями, во главе нашего победоносного воинства, под гром пушек, – писал Дост-Мохаммед Ранджиту Сингху, – мы укажем, по каким пунктам вы должны дать нам объяснения»[437]
. На привале «он громко, так, чтобы слышали все вокруг, называл себя слабым слепнем, жалящим огромного слона: будь на то воля Аллаха, даже слепень одолеет слона. Он молил Аллаха даровать ему победу»[438]. На самом деле новый эмир меньше всего хотел войны.Дост-Мохаммед был банкротом. Его военачальники обнищали и едва могли даже прокормить себя. Хаджи-Хану пришлось заложить саблю, чтобы «получить 20 рупий, и те ухищрения, на которые он [и другие] вынужден идти, чтобы раздобыть средства, поражают воображение»[439]
. Дост-Мохаммед надеялся, что британцы выступят вместе с ним против Ранджита Сингха или по крайней мере убедят того отступить от границ, прежде чем ему придется вступить в бой. «В той критической ситуации, в которой находится эмир, – писал Массон Уэйду, – он [Дост-Мохаммед] с радостью избежал бы риска столкновения, но считает, что придется на него отважиться, если сикхи будут настаивать на обладании Пешаваром»[440].