Александрия. Тайны затерянного города

Вернувшись в Кабул, Массон обнаружил, что его прежняя мирная жизнь превратилась в далекое воспоминание. Отступление афганской армии сопровождалось хаосом, «на улицах постоянно вспыхивали стычки и смертоубийство, но никто этого не замечал. Город находился на грани полной анархии»[451]. Массон был вынужден то и дело озираться. Даже Баграм изменился. То, что Массон осторожно называет «волнениями», участилось: местные вожди и главари разбойничьих шаек воевали за главенство[452]

. Массону то и дело приходилось бросать начатые раскопки «из-за волнений в стране». «Долина Баграма, – писал он Поттинджеру, – стала опасным местом, но я полагаюсь на меры, принимаемые для безопасности моих работников»[453].

Новая шпионская жизнь была для Массона тяжкой обузой. Порой «дела принимали такой дурной оборот, что я не мог думать ни о чем другом и забрасывал дальнейшие свои изыскания»[454]

. Но сдаваться он не собирался. Уэйд обещал ему скромное содержание, которое он решил направить на оплату раскопок. У него оставалось много друзей. К тому же он еще мог кое-что предпринять.

Вскоре после возвращения в Кабул Массон при помощи нескольких человек начал раскапывать ступу рядом с Баграмом. «День-другой нам никто не мешал, но однажды утром некто позвал моего друга Балох-Хана под тем предлогом, что кто-то в кишлаке желает с ним поговорить». Кишлак оказался занят одной из местных банд:

[Балох-Хану] сказали, что его присутствие – отрада для них, потому что, узнав, что какой-то ференги ищет сокровища, они, все шестьдесят, поклялись друг другу на него напасть. Сначала они дадут залп, потом достанут ножи. «Но что ты здесь делаешь, Балох-Хан? – спрашивали они. – Зачем ты привел сюда ференги?» Балох-Хан отвечал, что дружен с ференги и с радостью ему помогает, что ни о каком сокровище нет речи, что нашли всего несколько пайс [монет в сотую долю рупии], и так далее в том же духе[455]

.

Разбойники «ответили, что, раз так, они не станут мешать, и что в случае вмешательства со стороны других [местных] банд они нас защитят»[456].

Массон сказал себе: что бы ни произошло, какие бы превратности ни наступили, он будет следовать своей мечте, своему потосу, своей Александрии. «Если ты работаешь над тем, что сейчас держишь в руках, серьезно и спокойно, каждой частицей своей силы следуешь дорогой правды и разума, ничему не позволяя тебя отвлечь, – писал римский император Марк Аврелий в своих «Размышлениях», – если держишься за это, ничего не ожидая, ничего не страшась и черпая удовлетворение в том, что желаешь прямо сейчас, с правдой и отвагой за каждым твоим словом, то ты будешь жить счастливо. И никто в целом свете тебя этого не лишит»[457]

.

9

Причудливее любого вымысла

То, кем был на самом деле Массон, уже не составляло тайны. Люди, знавшие его еще Джеймсом Льюисом, один за другим узнавали, что их старый друг еще жив. В 1835 году Чарльз Браунлоу, сослуживец Массона по Бенгальской артиллерии, сидя в тиши и прохладе библиотеки Сент-Эндрюс в Калькутте, ломал голову, как начать письмо к «дорогому Льюису».