Ален Бадью об Алене Бадью

Витгенштейн по-своему очень интересный мыслитель, потому что он пытается построить философию не столько вокруг отношения к условиям истины, сколько вокруг отношения, которое можно было бы назвать отношением к языковым ситуациям. Он был первым или одним из первых, кто привлек внимание к чрезвычайно важной для XX века теме, состоящей в том, что по своему существу философия есть попытка отыскать правильный язык, отыскать язык, который не будет вводить в заблуждение. А потому у Витгенштейна тут и там мы понемногу находим что-нибудь, связанное с истиной, ведь он всего лишь смещает угол зрения, полагая, что в конце концов вопрос скорее касается смысла и бессмыслицы, чем истины и лжи. То, что называют истиной, ему непонятно, потому как [для него] есть только то, что имеет смысл, и то, что его лишено. С практической точки зрения он считает, что все, что было до него сказано в философии, – это бессмыслица. В конечном счете такое философское высокомерие было присуще не только ему.

Поэтому он намерен провести разведку местности, чтобы разграничить имеющее смысл и не имеющее смысла. Проблема же в том, что разделение на осмысленное и бессмысленное не позволяет очертить имманентные исключения в том смысле, в котором я о них говорил. Это не имеет прямого отношения к моей категории истины. Тут мы скорее видим попытку отказаться от идеи истины, заменив ее идеей смысла как того, на что еще хоть в какой-то степени может надеяться мысль. Такое обесценивание истины в пользу смысла, вообще-то, может считаться одним из способов строить философию, но, на мой взгляд, он является антифилософским, потому что, с моей точки зрения, философия центрирована на вопросах бытия, истины и субъекта. Поэтому я бы и отнес Витгенштейна к представителям антифилософии, наряду со всеми, кто предпочитает смысл истине. И c этой стороны открывается парадоксальная близость между Витгенштейном и Ницше.

Эти представители антифилософии очень важны для современности, потому что парадоксальным образом они оказались соучастниками и бенефициарами академического взгляда на философию. Мне бы хотелось когда-нибудь посвятить этому вопросу небольшое эссе. Как получается, что люди вроде Ницше или Витгенштейна, которые считали себя бунтарями, ниспровергателями устоявшихся традиций, для которых жизненный смысл вещей одерживал верх над смыслом ложным, как получается, что именно этих людей академический аппарат философии присваивает с такой легкостью? С Витгенштейном дошло и вовсе до того, что он стал главной звездой академической философии в Америке. На то есть свои причины, а с другой стороны – это ошибка толкования. На самом деле мне кажется, что Витгенштейн, как его представляет себе американская академическая философия, – это мумифицированный Витгенштейн, ссохшийся Витгенштейн, засоленный и презентабельный. Прежде всего, Витгенштейн был как зебра. Не нужно забывать, что он всецело поддерживал Советский Союз, что он был гомосексуалом и практически не скрывал этого… А потому его не так-то просто было счесть презентабельным с точки зрения среднестатистического американского университета той эпохи. И раз уж на то пошло, и Ницше таким не был. Я очень люблю Витгенштейна с Ницше, каждому из них я посвятил отдельный цикл лекций, но тем не менее они остаются очень экстравагантными персонажами, это уж нужно признать. Ницше окончил формулой, над которой, мне кажется, следует хорошенько поразмыслить всем преподавателям философии: «Знаете, моя драма в том, что я предпочел стать вашим профессором, а не Богом»[1]

. Представьте-ка себе уважаемого профессора американского университета, заявляющего: «Вы знаете, моя драма в том, что я решил быть вашим преподавателем, а не Богом!»

Ницше, Витгенштейн, Кьеркегор, Лакан… Когда смотришь на этих антифилософов, удивляет, что именно они вводят нас в историю современной философии.

На самом деле я считаю, что история философии начинается с Платоном под знаком построения системы условий, отношения к этим условиям, изобретения целого ряда понятий, которые затем получат развитие (бытие, мысль, Идея, истина, все это в соотнесении с системой условий). У этой истории было много перипетий, а на другом ее конце, на пороге нашего века, мы обнаруживаем упомянутые течения современной антифилософии. Так произошло, на мой взгляд, потому, что в самой философии что-то было затронуто, видоизменено, усложнено в ходе XX века.