Альфа и Омега. Книга 2

Конечно, спустя пару ударов сердца, что колотилось, кажется, во всем моем теле сразу, я сообразила, что в ванной просто кто-то есть. Кто-то, кто решил не включать воду и вообще никак не выдавать свое присутствие кроме как странными задыхающимися звуками. Это было странно и немного жутковато, но едва ли имело что-то общее с привидениями. Поэтому, переборов себя, я сделала два последних шага и, решительно сжав дверную ручку, распахнула дверь во всю ширь.

Возможно, если бы не то, что произошло днем, я бы почувствовала этот запах раньше. Еще в коридоре или даже сразу, как только вышла из комнаты. Но после того как Йон на моих глазах в буквальном смысле слова расчленил два тела, оный словно бы прилип ко мне и никак не желал выветриваться. Да и потом, мы вечером провели немало времени в этой самой ванной, смывая остатки произошедшего друг с друга, и мне на подсознательном уровне не показалось странным, что тут пахнет кровью.

Омега сидела в душевой кабинке, вжавшись спиной в стену и бессильно уронив разрезанные руки на пол. Она была в футболке и нижнем белье, и ее темные волосы почти полностью скрывали лицо, но я сразу поняла, кого вижу. Пожалуй, единственную обитательницу Дома, которая не признавала моих личных границ и из всех комнат, что тут были, выбрала для сведения счетов с жизнью наш с Йоном туалет.

Услышав, что я вошла, Нора вздрогнула, а потом снова потянулась бритвой к своей правой руке, которая пока пострадала куда меньше, чем левая, словно упрямо надеясь завершить начатое и не дать никому возможности помешать ей. Но бритва прыгала и дрожала в ее непослушных обмякших пальцах, почти не касаясь кожи.

— Хватит, — тихо проговорила я, опускаясь рядом с ней на колени. — Ты сделала достаточно.

— Уйди нахрен, — выдохнула она сквозь зубы. Взгляд у омеги был мутный, расфокусированный, словно она предварительно еще и наглоталась чего-то. — Просто уйди нахрен, Хана.

— Стоило подумать об этом прежде, чем разливать реки крови в моей ванной, — поджав губы, отозвалась я, а потом силой отобрала у нее бритву. Омега захныкала от боли и досады, а я, по-прежнему ощущая странное онемение во всем теле и разуме, выпрямилась, отшвырнула бритву в раковину, а потом, открыв ящичек с лекарствами, где у нас хранились не самые нужные медикаменты, достала оттуда эластичный бинт. Ничего другого под рукой все равно не было, но это было лучше, чем вариант разрезать полотенце, что возник у меня изначально.

— Я тебе не дам! — почти закричала Нора, когда я снова склонилась над ней. — Дай мне просто сдохнуть спокойно!

— Хватит, — повторила я, мотнув головой. — Хватит на сегодня крови и смертей. Ты выбрала исключительно хреновое время для своего перформанса, Нора, так что заткнись и дай сюда руки.

— Просто оставь меня тут! Почему все никак не могут оставить меня в покое? — закричала она, отбиваясь скользящими в крови ногами и разбрызгивая кровь по душевой занавеске и стенкам.

Я коротко раздосадованно выдохнула, едва увернувшись от особо меткого ее пинка, а потом дернула кран, включая холодную воду. На окровавленную омегу обрушился ледяной душ, и она взвизгнула, дернувшись назад, приложившись затылком о стену, но, видимо, не почувствовав боли. Впрочем, это все же немного охладило ее пыл, потому что она перестала сопротивляться, и мне удалось перетянуть бинтом сперва одну ее руку, потом вторую, после чего поднять их обе у нее над головой, чтобы кровь побыстрее перестала течь. Повезло, что она не успела порезать себя слишком глубоко, но даже в таком состоянии лучше было показать ее доктору. Хотя едва ли Тадли соизволит явиться сюда до утра. Мне кажется, даже если бы это был вопрос жизни и смерти, он не счел бы это достаточным поводом встать с кровати посреди ночи. Если, конечно, в качестве оплаты ему бы не пообещали юного омегу с большими голубыми глазами.

На несколько мгновений меня вдруг захлестнуло какой-то жгучей обреченностью и досадой на этот мир, его идиотские правила и эту беспросветную жестокость, с которой жизнь переламывала тех, кто послабее. Я столько недель не могла себя заставить просто поговорить с этой глупой девчонкой, которая нашла во мне идеальную грушу для битья, а теперь держала ее окровавленные руки, сидя вместе с ней под струями ледяной воды, и приходила к неожиданному в своей простоте выводу — все мы здесь были переломаны, искусаны и изуродованы. Только некоторые справлялись с этим через любовь, как Медвежонок, а другие — через грубость, агрессию и самоутверждение за чужой счет, как Нора. Да только вот сути и причины это не меняло. Как и того, что все мы завязли в беспросветном дерьме, которое никто из нас сознательно не выбирал.