Алхимики

— Не итальянским же графом?

— Сапожных дел мастер! Прошу вас не делать неуместных замечаний! Ясно, что молодчика повесят. Хе-хе, канатных дел мастер! Не поручили ли вам приготовить прочную крученую веревку?

— Ну, до этого еще далеко, — отозвался веревочник. — Сначала следствие, потом, если обвиняемый не сознается, пытка, и только тогда — приговор. Впрочем, я уверен, что веревка тут вообще не пригодится. Его колесуют.

— Он этого вполне заслужил, — согласился придворный портной, — но вы не знаете милосердия светлейшего князя. Помяните мое слово: он заменит ему колесо виселицей.

— Хоть бы и так, — начал опять придворный мясник, — только вы не дали мне договорить. Знаете ли вы, кем я хотел бы сейчас быть?

— Ну, кем же?

— Я хотел бы быть на месте Фрица Гедериха: ему теперь можно позавидовать.

— Да-да, — проворчал придворный портной, — а мне вот жаль, что дочка Томазиуса достанется чужаку, а не сыну одного из наших почтенных бюргеров; уж лучше бы ее выдали за ученого магистра Ксиландера!..

— Этот трус, — презрительно заметил придворный мясник, — недостоин быть мужем такой отважной девушки.

— Да-с, — лукаво усмехнулся портной, — отваги у ней не занимать стать! Она ведь имела смелость ночью разгуливать по саду со своим возлюбленным!

— Ах, портной, портной, — прервал его мясник, — вы сами не знаете, что говорите! Если бы девица Томазиус не амурничала с бакалавром и не пришла бы к нему на тайное свидание в сад, негодяи довели бы до конца свое преступное дело, и наш милостивый князь лишился бы своих двух тысяч дукатов. Господин придворный портной, ведь вы человек разумный, — разве вы не видите в этом перст Божий?

Все почтенные мастера согласились с доводами мясника.

— Однако, — продолжал настаивать портной, — я все-таки недоволен, что чужак отбил у магистра его суженую.

— Хе-хе, — возразил придворный мясник, — этот Геде-рих ничуть не хуже наших парней!

— К тому же, — вмешался трактирщик, — магистр тоже ведь не здешний, он родом из Аммерштадта.

— Верно, верно! — с облегченным сердцем вскричали почтенные мастера, и придворный портной принужден был сдаться:

— Ну что ж? В таком случае и я ничего не имею против этого брака.

— Правильно, друзья! — во весь голос заревел придворный мясник. — Эй, хозяин, принеси-ка нам еще бочонок, — я один заплачу за него! Мы выпьем сейчас круговую в честь придворного портного.

В то время, как в харчевне «Золотого Гуся» рассуждали о судьбе участников ночной авантюры, — эти последние находились в полном неведении относительно своего будущего.

Особенно приходилось призадуматься обоим пленникам. Каждый из них сидел в отдельном помещении. Доктор Рапонтико молча смотрел в одну точку, а Бальтазар Клипперлинг из Вены весь дрожал и стучал зубами от страха, то и дело ощупывая свою шею, как будто ее уже стягивала роковая петля.

В первые дни после достопамятной ночи обитатели аптеки Золотого Льва чувствовали себя неважно. Господин То-мазиус лежал в постели, и пользовавший его врач только покачивал головой. Фриц и Эльза все время находились в комнате больного. Ночью они попеременно сидели около его постели.

Магистр также не покидал своего ложа. Он был окутан целым ворохом шерстяных одеял и беспрекословно выпивал один стакан лечебного чая за другим и одну склянку с лекарством за другой.

Немало дела было и у старой Ганны. Но она с великим терпением выполняла свои обязанности, ибо была уверена, что все кончится самым наилучшим образом.

И она не ошиблась! Тяжело проболев два дня, старик начал медленно возвращаться к жизни. Смерть, с которой он так долго и так успешно боролся при помощи своих лечебных снадобий, и на этот раз спасовала перед микстурами и пилюлями аптеки Золотого Льва.

Через несколько дней господин Томазиус уже смог встать с постели и усесться в своем большом кресле. Рядом с ним на столике стоял стакан с золотисто-коричневым кипрским вином, которое лишь в самых редких случаях выносилось на свет Божий из недр его погребка.

Октябрьское солнце светило сквозь круглые оконные стекла и озаряло белокурую головку юнгфер Эльзы, причем создавалось впечатление, что свет в комнате исходит от светлых кудрей молодой девушки.

Господин Томазиус возложил руки на головы обоих молодых людей и произнес, по-видимому, очень проникновенную речь, ибо Фриц и Эльза имели растроганный вид и с чувством поцеловали старика в седую голову. В сторонке от них стояла старая Ганна и кончиком передника осушала обильно струившиеся из ее глаз потоки слез.