All Flesh is Grass

The trail went twenty feet and stopped. All about it and ahead of it the purple flowers stood straight, silvered by the tiny dewdrops.

There was no other trail. Tupper had not backed out along the trail and then gone another way. There was just the single trail that headed straight into the patch of purple flowers and ended. As if the man might have taken wing and flown away, or dropped straight into the ground.

В двадцати шагах борозда обрывалась. Дальше и вокруг лиловые цветы стояли совершенно прямо, сплошь посеребренные капельками росы.

И больше никаких следов. Таппер не вернулся той же дорогой и не двинулся потом в другую сторону. Только одна эта протоптанная им узкая тропинка вела прямиком в заросли лиловых цветов и там обрывалась. Словно он вдруг распахнул крылья и взлетел или же провалился сквозь землю.

But no matter where he was, I thought, no matter what kind of tricks he played, he couldn't leave the village. For the village was closed in by some sort of barrier that ran all the way around it.

A wailing sound exploded and filled the universe, a shrieking, terrible sound that reverberated and beat against itself. It came so suddenly that it made me jump and stiffen. The sound seemed to fill the world and to dog the sky and it didn't stop, but kept on and on.

Что ж, где бы он ни был, какие бы фокусы ни выкидывал, из Милвилла ему не сбежать. Милвилл замкнут со всех сторон загадочной незримой оградой.

Мир вдруг наполнился истошным воплем  — пронзительным, нескончаемым, леденящим душу. Застигнутый врасплох, я вздрогнул и оцепенел. А нестерпимый вой длился и длился, вздымался до небес, заполнял Вселенную.

Almost at once I knew what it was, but my body still stayed tense for long seconds and my mind was curdled with a nameless fear. For there had been too much happening in too short a time and this metallic yammering had been the trigger that had slammed it all together and made the world almost unendurable.

Gradually I relaxed and started for the house.

And still the sound kept on, the frantic, full-throated wailing of the siren down at the village hall.

Я почти сразу понял, что это такое, но еще долгие секунды не проходило мучительное, сводящее каждую мышцу оцепенение, и внутри все оледенело от невыразимого ужаса. Уж очень много всякого стряслось за последние часы, и этот железный вопль добил меня, я чувствовал: еще чуть  — и не выдержу!

Понемногу я кое-как совладал с собой и направился к дому.

А она все выла, вопила во всю мочь, неистово, неумолчно  — сирена на здании муниципалитете, вестница тревоги.

8

By the time I got up to the house there were people running in the street—a wild-eyed, frantic running with a sense of panic in it, all of them heading toward that screeching maelstrom of sound, as if the siren were the monstrous tootling of a latter-day Pied Piper and they were the rats which must not be left behind.

Когда я дошел до дверей, по улице уже бежали люди  — сломя голову, вытаращив глаза, неслись они туда, откуда изливался надрывный вой, словно сирена эта  — чудовищная дудка в руках Крысолова в последний день бытия, а они  — крысы и нет для них ничего страшней, чем опоздать на зов.

There was old Pappy Andrews, hobbling along, cracking his cane on the surface of the street with unaccustomed vigour and the wind blowing his long chin whiskers up into his face. There was Grandma Jones, who had her sunbonnet socked upon her head, but had forgotten to tie the strings, which floated and bobbed across her shoulders as she stumped along with grim determination.

Торопливо прихрамывал дряхлый дядюшка Эндрюс, с необычайной силой размахивая костылем, громко стуча им по тротуару, и ветер вздувал ему до самых глаз длинную седую бороду. С мрачной решимостью ковыляла мамаша Джоунс, она нахлобучила на голову старомодный капор с огромными полями для защиты от солнца, но забыла завязать ленты, и они болтались по плечам.

She was the only woman in all of Millville (perhaps in all the world) who still owned a sunbonnet and she took a malicious pride in wearing it, as if the very fact of appearing with it upon her head was a somehow commendable flaunting of her fuddy-duddyness. And after her came Pastor Silas Middleton, with a prissy look of distaste fastened on his face, but going just the same. An old jalopy clattered past with that crazy Johnson kid crouched behind the wheel and a bunch of his hoodlum pals yelling, and cat-calling, glad of any kind of excitement and willing to contribute to it. And a lot of others, including a slew of kids and dogs.