Аллергия на ложь

Шепотом обругав себя, Влада спешно выключила горелку. Такая вот ты многозадачная, Владислава Константиновна. Молчала бы уж, не задавалась.

Она стояла у окна и смотрела на улицу. Ей нравился вид. Артем это знал.

Несмотря на то что сидел спиной к ней и работал.

Несмотря на то что вид за его окном они никогда не обсуждали.

Сейчас она подойдет неслышно и положит ладони ему на плечи. А он не удивится. Он улыбнется молча и склонит голову, чтобы щекой коснуться почти детской руки. А она…

Артем резко развернулся. Он знал, что никого в комнате нет.

Сгорбившись, словно недужный, выбрался из рабочего кресла. Склонился над клавиатурой, задал компу обновление операционки.

Все равно думается туго. Не идет работа, хоть тресни.

На вопрос, зачем и почему он нахамил Владиславе, отвечать не хотелось. Ответ, лежащий на поверхности, был не ответом, а ехидным дознавателем, к которому Артем попал в ловушку.

Нахамил, потому что разозлился.

А разозлился почему?

Потому что приревновал.

Шах и мат в три хода.

С какой стати ты, придурок, ревностью занедужил, да еще столь яростно? И к кому? К этому вяленому налиму? Отчего тебя вдруг так пробрало, что взбесился, увидев «налима», подкатившего к клубу на своей крутой тачке? Какая тебе, блин, разница, что за отношения у них?

Какая разница тебе, скажи, что Владька опрометью кинулась здороваться с папашкой пропавшего пацана?

Какая тебе разница, что про пацана этого пропавшего она не переставая говорит, а значит, постоянно о нем думает? Неужели и к нему ревнуешь?

Ну да. Ревную.

Аллес капут.

Или полный трындец по-нашему.

У Артема были очень хорошие папа и мама. Собственно, почему – были? Они есть. Сейчас в Питере. Открыли там студию, пишут свои полотна, проводят вернисажи и что-то даже продают. Два года как из Москвы перебрались в северную столицу, насытившись московским духом и возжелав петербургского. Творческая интеллигенция, что с них возьмешь. Очаровательна и изменчива, как море. Мамино выражение, а значит, и отца.

Коттедж, в котором проживает нынче Темка, их недвижимость. Мама сказала: «Ты его продай, что ли. Или как хочешь. Не обижайся, сонни. Ну, не в кассу он нам».

«Не в кассу» – это уже Артемов сленг. Хотя было обидно, а потом он подумал: «Да ладно… Они такие…»

Он никогда не будет живописцем. Талант есть, да, но живописцем не будет. Кичлива и чванлива богемная тусовка, Артему это претит.

Он никогда не женится. А если женится, то очень нескоро, и ни в коем случае не по любви. Только по здравому расчету. Более жалкого зрелища, чем заневоленный подкаблучник, он не наблюдал.

Отец не просто любил жену, а был по любви ее пленником. На унижения и самые дикие моральные жертвы готов был идти, лишь бы ее не прогневать, а тем более – не потерять. Нехорошее состояние, больное.

Артем наблюдал не единожды, как у отца, сильного и умного мужика, дрожали губы и от волнения бледнело лицо, если мама недовольно поводила бровью. Одной только бровью! И было не важно, по серьезной причине ей что-то не нравилось, или по капризу, или она была не в духе оттого, что неудачно сделала маникюр. Отец постоянно лебезил и заискивал перед женой, купируя ее возможную резкость, и вечно улыбался неуверенной улыбкой.

Потому и ушел Темка из родительского дома. Пусть живут, как привыкли, не он им учитель, а тем более не он им судья. Но смотреть на это безобразие желания не было.

Урок, однако, усвоил: ни в коем случае не терять себя, не тонуть в другом человеке. Голову нельзя терять, а тем более волю. При первых признаках привязанности все обрывать.

Он очень не хотел, чтобы с ним случилось то же, что и с отцом.

Когда решит, что пора жениться, присмотрит себе какую-нибудь неизбалованную дурнушку, а до тех пор со всеми встречными-поперечными девицами, яркими, смелыми, задорными, будет клоуном и бесполым зубоскалом. И пусть думают о нем что хотят.

Собственно, а отчего ты так разволновался из-за Владьки? Никогда раньше такого не было?

Остынь, чувак, все под контролем. Подумаешь, подпустил слишком близко эту разведенку. Думал, безопасно с ней калякать о том о сем, с этой израненной, переломанной.

Ведь не нужна же тебе такая, сто пудов не нужна.

Ну, ошибся, бдительность потерял, но ведь все поправимо.

Во-первых, не общаться. Или сократить до минимума общение, а расстояние увеличить. Хамить почаще и побольнее.

А во-вторых, снесем-ка мы на фиг красотищу на башке, которая нравится Владьке. Эпатаж, конечно, греет тщеславие, но безопасность дороже.

И, вооружившись ножницами и машинкой для стрижки волос, Артем отправился в ванную.

Евгения Петровна могла бы обойтись и без хлеба. Могла напечь блинчиков и, начинив их паштетом, превосходно пообедать. Но для себя одной заниматься готовкой было непривычно и до слез грустно. К тому же дома не сиделось. Пошла в продуктовый на станцию.

А потом пожалела. Сейчас бабы с расспросами полезут. Сплетни пойдут. Хотя они уже во всю ходят. Про мальчика, про ее Антошу.