Алмазный город

Из ванной в обновке появилась наконец Евдокия Петровна, и Катерина, ошалевшая от увиденного, краем глаза отметила, как привстал со стула изумленный Аристарх Викторович.

– Одень пень – будет ясный день! – довольная произведенным впечатлением, посмеялась домработница.

Оказалась, что она не такая уж и старая, как считала прежде Катерина: ей было где-то около сорока. Просто большие, явно с чужого плеча, кофты и неумело ушитые юбки делали фигуру женщины тяжелой и бесформенной… Платье же, снабженное шнуровкой, позволяло подогнать его по фигуре.

– Спасибо, милая Катерина Остаповна! – она подошла к хозяйке и вдруг порывисто поцеловала ей руку.

– Что вы, Евдокия Петровна, что вы! – отдернула руку Катерина. – Нашли барыню… И вообще, я ещё папе подарок не вручила!

В Берлине она несколько раз так думала о Первенцеве, а здесь впервые сказала это вслух. Аристарх Викторович отвернулся и платком промокнул глаза. Сразу в комнате повисло молчание, как если бы присутствующие вспомнили о чём-то, после чего веселиться было уже неловко.

– Руфина Марковна? – догадалась Катерина.

– Она… – вздохнул Первенцев. – Вроде и знал, а всё равно смерть застала врасплох.

Катерина подошла и обняла его, как-то в момент съежившегося и оттого по-особому понятного, и близкого. А Первенцев вдруг глухо зарыдал. Подошла Евдокия Петровна и тоже обняла его. Так они стояли втроем и тихо плакали, пока из комнаты не выскочил Пашка с резиновым крокодилом.

– Мама, он же совсем худой!

Взрослые оторвались друг от друга.

– Сейчас мы его поправим, – подошла к сыну Катерина, украдкой вытерев глаза.

– Тетя Дуся, какая ты красивая! – выкрикнул Пашка из-под её руки. – Мама тебе тоже купила подарок?

– Нравится? – улыбнулась домработница. – Что значит – мужчина, хоть и маленький!

Она взяла Павлика за руку.

– Пойдем-ка, дружочек, я тебе помогу. Маме с дедушкой поговорить надо. А мы с тобой выясним, отчего худеют крокодилы?

Катерина выставила на стол из сумки бутылку коньяка "Камю" и протянула Первенцеву небольшой сверток.

– Я пока лимон порежу, а вы подарок рассмотрите. Мне казалось, что вам такой хотелось.

Никаких пожеланий по поводу подарка Аристарх Викторович, конечно, не высказывал. Но откуда она узнала? В небольшом футляре лежала красивая курительная трубка с янтарным мундштуком. Первенцев не помнил, как в своих рассказах нет-нет, да и вспоминал об одном из своих революционных соратников, который курил трубку, и что, возможно, он сам когда-нибудь разорится на такую же…

– Ну-ну, на это я пока ещё способен, – притворно рассердился он, отбирая у дочери бутылку, которую та пыталась открыть.

– Когда Руфина Марковна умерла? – спросила Катерина.

– Позавчера похоронили, – Первенцев разлил коньяк по рюмкам. – Помянем мою жену – преданного бойца революции. Всю жизнь она не щадила себя ради дела. Прошла ссылки, тюрьмы, подполье… – Аристарх Викторович говорил с пафосом, как о боевом товарище, а не  о женщине, с которой он прожил три десятка лет. – Она мечтала о светлом будущем для всего человечества, без богачей, без эксплуататоров. В этом она видела своё счастье… И моё, – добавил он тихо. – Я не понимал Руфину, по-своему, по-мещански воспринимал счастье…

– Папа! – не выдержала Катерина: в какой-то момент Первенцев показался ей механической куклой, повторяющей заложенные в неё слова. – Пусть земля ей будет пухом!

Она чуть было не сказала: "Царствие небесное!" Но вовремя вспомнила, что умершая была непримиримой атеисткой.

– Пусть… будет пухом! – повторил Аристарх Викторович, глядя перед собой.

– Да что же это вы без закуски?! – ахнула появившаяся в дверях Евдокия Петровна. – Я полдня готовила, всё горячее, на плите дожидается. И драники ваши любимые, и пироги с капустой!

Первенцев молча дал ей наполненную рюмку.

– Царствие небесное вашей жене! – сказала Евдокия Петровна и выпила: она не знала про атеистку.

Женщины, не сговариваясь, стали накрывать на стол, а Первенцев, привалившись к теплой, нагретой печкой стене, блаженно щурился.

– Что-то Пашку не слышно, – обеспокоилась Катерина.

Она подошла к детской и осторожно заглянула в неё. Сын, уставший от впечатлений, крепко спал на коврике возле кровати. В руках он сжимал долгожданного надувного, "жирного", крокодила. Она осторожно переложила сына в кровать.

На привычном месте ребенок сразу разбросал ручонки, крокодил выпал, оставшись лежать у Павлика под мышкой, отчего тоже казался уснувшим.

Какое будущее ждёт этого белокурого кудрявого мальчика? Белокурый в батю – по крайней мере, Дмитрий уверял, что в детстве его волосы были такими же светлыми, он когда-то видел у матери сохранённый его локон. Кудрявый – в мать… От неё сейчас всё зависит. Катерина вздрогнула: никаких решений она принимать не будет! Пусть всё идет своим чередом. Налаженная жизнь, интересная работа – только ненормальная может это бросить и уехать к мужчине, с которым провела несколько ночей!

– Как хорошо дома! – проговорила она, вернувшись на кухню: стол был почти полностью накрыт, а от раскрасневшейся, непривычно моложавой Евдокии Петровны веяло теплом и уютом.