Алов и Наумов

Папина мама — Агния Васильевна Бурмистрова (1886–1971), актриса Камерного театра, преподавала во ВГИКе технику речи и художественное слово. У нее учились все киноартистки нашей страны, пришедшие во ВГИК после войны, в 1950-е и 1960-е годы. В Москве семья Наумовых поселилась на Полянке в большом сером доме, где жили Михаил Ромм, Роман Кармен, Ефим Дзиган, Александр Птушко, будущий папин мастер во ВГИКе Игорь Андреевич Савченко и много других известных режиссеров. Когда папа говорит, что он ничего в жизни не знает, кроме кино, то я его очень хорошо понимаю. Я и сама с пеленок слышала разговоры только о кино, с трех лет бывала на съемочных площадках, а в пять сыграла свою первую роль в фильме Алова и Наумова «Тегеран-43». Мир я открывала и познавала через кино — эту оптическую призму, которая самым удивительным образом, всякий раз по-разному, преломляет знакомые, казалось бы, очертания.

^{Две Наташи на одной съемочной площадке. «Тегеран-43», 1980 год}

Когда папа рассказывает о своем детстве — а в детстве у него было прозвище Маугли, — я понимаю, как мало он изменился. В нем внутри будто сидит взведенный волчок или юла. Папа все время должен что-то делать. Он не успокаивается, пока не свалится без сил. Тогда он ложится, но не для того, чтобы вздремнуть, а чтобы почитать то, что намечено или отложено. Конечно, простои случались и случаются, частые, затяжные. Кино без простоев — нонсенс, а сейчас, когда денег нет, они вообще стали почти бесконечными. Но даже в эти периоды отец каждый день отправляется на «Мосфильм», встречается с молодыми коллегами, читает сценарии, поддерживает интересные проекты, пишет в инстанции письма, ищет деньги — короче, воюет за новую постановку и за здравый смысл в нашем кинематографическом деле.

^{Первая совместная работа Владимира Наумова и Натальи Белохвостиковой — «Легенда о Тиле», 1975 год}

Вечерами, вернувшись домой, он продолжает находиться в движении: рисует, беседует с сыном Кириллом на самые разные темы, читает. Самая большая для него мука — это субботы и воскресенья. Будь на то воля Владимира Наумовича, рабочая неделя длилась бы все семь дней.

Война

У папы совершенно потрясающая, я бы сказала, универсальная память. Само собой, зрительная, как и положено художнику. Он помнит лица, пейзажи, места, мельчайшие, невидимые обычному глазу детали сложнейших и многофигурных живописных полотен, как, например, у Брейгеля или Босха. Его память на факты и чувства меня тоже приводит в восхищение. Он помнит, что было, когда, где, с кем. Он помнит свои переживания, хотя от событий, их вызвавших, давно дистанцировался и смотрит на них со стороны, как режиссер, которому могут пригодиться те или иные подробности.

Но все это ничто по сравнению с тем, как он помнит прочитанные, особенно полюбившиеся книги. Любимых им Достоевского и Булгакова он и сегодня может цитировать страницами. Память с готовностью и своевременно предоставляет в его распоряжение нужный текст, диалог, забавную сценку. Все это активизирует воображение тех, кто рядом, заставляя двигаться вперед, смотреть шире, находить в знакомом новые ракурсы, делать свои маленькие открытия. Мне, как человеку гуманитарному, как актрисе и режиссеру, это всегда очень помогает. Вроде бы с раннего детства читаю: сначала мама мне читала, потом сама пристрастилась, потом школа, два высших образования за плечами, а все равно папина эрудиция продолжает открывать мне нечто упущенное.

^{А. Алов и В. Наумов. «Легенда о Тиле»}

Когда началась война, папе было тринадцать лет. На фронт, естественно, он не мог попасть. Но впечатления, глубоко его ранившие, память хранит до сих пор. Он помнит, как в июле 1941 года с приятелем сбежал из подмосковного лагеря домой. Многих детей уже забрали, а их нет. Они пробирались по лесам, уже начались первые налеты фашистских самолетов на Москву. Но мальчишки шли домой, зная, что там сходят с ума родители. Вроде бы приключение, но и недетский страх за себя, за друга, за родителей, за страну — все это сохранилось в памяти на всю жизнь.

В октябре 1941 года папа был в Москве, он видел бомбежки, разрушения, он с ребятами лазал по крышам, помогая пожарным командам. А потом была долгая дорога в эвакуацию, которая привела его в раскаленную, многонациональную Алма-Ату. О дорожных приключениях папа рассказывает уже совсем в другом ключе — по-феллиниевски сочно. Федерико Феллини для отца абсолютный гений и единственный непререкаемый авторитет в их общей профессии. Папа был знаком с ним, несколько раз встречался, переписывался. Они говорили на одном языке.

Дядя Саша Алов