Читаем Алпамыш полностью

Алпамыш

Фазил Юлдаш

Алпамыш писал, да он не прочитал, —

Грамоты узбекской человек не знал!

Думая: «В столице, верно, тот зиндан», —

В шахскую столицу входит Караджан.

Не один зиндан имеет Тайча-хан,—

Друга своего как он найдет зиндан?

Подвязал потуже Караджан кушак,

Нахлобучил он поглубже свой тельпак,

Ходит он в своем народе, как чужак,

А спросить людей — опасно как-никак:

Спросит — заподозрят, — и пропал бедняк!..

С улицы на улицу бродит Караджан по столице шаха Тайчи, бродит, думает, как разыскать Алпамыша. Видит он на одной улице — трое-четверо ребят, в бабки играя, накинулись все на одного, — стали у него бабки отнимать, отняли, а тот и говорит:

— Э, — говорит, — плохо, когда человек один, — всегда его все обижают: и побили меня, и бабки мои отняли! Вот так же и хану Конграта, Алпамышу, худо одному пришлось: сколько лет в зиндане сидит! Был бы у него брат родной или друг верный, головы бы своей не пожалел, а приехал бы — выручил бы его…

Караджан, слова мальчика услыхав, бабки у ребят отобрал, отдал их обиженному — и спрашивает у него:

— Ты, сынок, про Алпамыша сказал, а не скажешь ли, в каком зиндане сидит он?

Отвечает ему мальчик:

— Не могу я этого сказать. Разве ты приказа шаха нашего не знаешь: кто скажет что-нибудь про зиндан Алпамыша, голову тому отрубят, а скот его отберут.

— Э, — говорит Караджан, — я тебе удружил, и ты мне удружи, — тихонько мне скажи, чтоб никто не слышал.

— Тихонько можно, — мальчик отвечает. — Пойдешь отсюда вот так, в Чилбирскую степь, гору увидишь — Мурад-Тюбе называется. К этой горе приблизясь, увидишь холм большой, на холм поднимешься, — под холмом тот зиндан и есть. Только никому не говори, что от меня узнал…

Караджану только того и надо было. Покинул он столицу калмыцкую и отправился в Чилбир-чоль. Дошел он до того холма, — действительно — зиндан под холмом оказался, — не зиндан, а пропасть бездонная! Сколько ни всматривался Караджан, ничего рассмотреть не мог в зиндане, — так он глубок был. Алпамыш взглянул вверх, увидел человека над зинданом. Караджан-батыр, девяностобатманный панцырь носивший, с ворону Алпамышу показался. Как узнаешь, кто там над зинданом находится! Решил так Алпамыш:

«Это, наверно, какой-нибудь зинданчи, соглядатай шаха. Может быть, за головой моей пришел»… Но, чтобы не подумал вражий слуга, что духом пал конгратский пленник, встал Алпамыш во весь рост — и так вверх закричал:

— Обо мне пришел справляться, зинданчи?

Иль привет принес от шаха, от Тайчи?

Шаху своему ты можешь доложить:

«Алпамыш намерен очень долго жить!»

Шаху своему скажи, не умолчи:

Витязь Алпамыш самой судьбой избран!

За отвагу брошен он тобой в зиндан.

Если из зиндана выйдет Алпамыш,

Ты, Тайча, башки своей не сохранишь!

Витязя такого в яме ты гноишь!

Ты нам показал калмыцкие дела, —

Доброта твоя ловушкой нам была.

Знай, что твой дворец разрушу я дотла!

Сколько бы в неволе ни держал ты льва,

Ярость львиная останется жива!

Вот тебе, наушник, все мои слова!

Услыхал это Караджан, сердцем расстроился и горькими слезами заплакал: «Друг мой, оказывается, и в зиндане храбрецом остался, — духом не падает!» — Так он подумал и, весть о себе подавая, говорит:

— Скорбному немил белый свет!

Знай, что здесь наушников нет:

Преданный пришел к тебе друг,

Тот, кто честь поставив на круг,

^[34]

Стал тебе из недругов — друг,

Много оказавши услуг.

Долго говорить недосуг, —

Я тебе напомнить могу,

Шел я за тебя на байгу.

Так тебе сказав, не солгу:

Я перед тобой не в долгу, —