Алтарь Отечества. Альманах. Том 4

Если бы замок не открыли, мы бы вернулись на проверку незамеченными. К нашему счастью, замок был открыт и брошен в кусты, а мы ушли в лес. Первую длинную ночь мы прошли около 20 километров. Тимофей Бибиков заранее изготовил компас. Для этого намагнитил швейные иголки, воткнул их в пробку и опустил в банку с водой. Этот компас был хорош только днём, ночью мы ориентировались по Полярной звезде, расположением крестов на кладбище, мхом на деревьях, а так же дорожными указателями. Тимофей Бибиков оказался прекрасным путеводителем. Он был командиром батареи в звании старшего лейтенанта, служили вместе с Виктором Квашко. Его брат генерал-майор служил в Генеральном штабе.

Мы шли на восток к Хемницу (Карл-Маркс-Штадт), там намеревались перейти в Чехословакию к партизанам. Шли ночью, днём отдыхали, питались овощами с полей, картофель варили в котелках. Потом осмелели, за что и поплатились. Шли вдоль реки к какому-то селу, нам дорогу перешла женщина. В конце села мы заметили погоню, бегом свернули вправо, и не добежав до леса, залегли в пахоте. Погоня нас не заметила, устремилась к лесу. С наступлением сумерек фашисты просвечивали кусты фонарями. После затишья мы поднялись, среди нас не оказалось Фриза, его нагнали в начале пахоты. Отдохнули и осторожно пошли дальше.

В лесах Тюрингии встречали оленей, бурого медведя. Прошли Эрфурт, Веймар, шли медленно, осторожно. Наступил ноябрь, пошёл снег, в горах стало холодно. Однажды в лесу увидели стог сена, залегли в него и заснули. Рано утром проснулись от крика «поус, поус!» – выходи. Наш стог был окружён полицейскими, нас выдали следы на снегу. Мы не были вооружены, нам оставалось одно – сдаться в плен. При обыске они обнаружили пластинки на наших шеях с номером лагеря 1ХА. Нас забрали и отправили снова в этот лагерь. Там нас допрашивали с пристрастием, бросили в камеры. В моей камере было уже трое, я четвёртый. Она была настолько мала, что не помещала всех. Трое сидели на топчане, четвёртый стоял.

Познакомился в камере с узником. Это был младший лейтенант Иван Сухов по национальности мордвин. Он тоже был пойман во время побега. Каждый день нас вызывали на допросы, избивали. Потом нас перевезли в лагерь Бухенвальд. Нас сковали наручниками по двое. Я оказался с Суховым. Нам казалось, что нас везли на расстрел. (Иван Сухов позднее был казнён немецкими фашистами в Северной Франции).

С Веймарского вокзала нас везли в гору «чёрным вороном». Выгрузили у ворот с надписью по-немецки «Каждому своё». У ворот нас повернули лицом к стене, велели скрестить руки на затылке. В таком виде стояли долго. С вышки кричали нам не шевелиться, откроют огонь. К нам подошёл гражданский немец и объяснил через переводчика, что нас привезли в Бухенвальд. Отсюда уходят только мёртвые. Мы начали протестовать, но немец ответил, что он такой же заключённый, коммунист, находится здесь с 1939 года. Это был Хейц Шеффер, руководитель Кассельской партийной организации. Он повёл нас на санобработку. Нас раздели, велели сложить все документы в мешочек. В следующей комнате два дюжих немца бросили нас в бассейн с холодной водой, пахнущей дезинфекцией, потом мылись под душем. В коридоре выдали полосатые куртки, приказали нашить номера и красные треугольники с латинской буквой «R», что означало «русский». Потом завели в карантинный барак № 16. Утром была на аппель-плац поверка с перерасчётом. Эта унизительная процедура длилась часами в мороз. Мы стояли на снегу с непокрытыми головами в ветхой одежёнке.

День и ночь работал крематорий. Из его трубы шёл коричневый дым, отравляя всё окружающее. Провинившихся вызывали к браме. Там стоял специальный станок, заключённого клали на этот станок и били резиновыми палками или хлыстами из бычьих жил. Но это был лучший исход, чем попасть в «ревир», госпиталь, где над пленными проводили разные изуверские опыты по прививке разных болезней. Обычно оттуда живыми не уходили.