Алтарь времени

Страсть к разрушению наступает как следствие непрожитой жизни, неспособности достигнуть чего-то. Гитлер слишком долго шёл к себе. Как человек – не как личность – именно как человек Гитлер успел сгореть раньше, чем достиг чего-то. Когда именно? Когда его не приняли в Академию художеств? Когда он голодал в ночлежках? Столько времени надо ощущать свою никчёмность, невыносимое чувство собственного ничтожества, чтобы жажда достойной жизни необратимо сменилась жаждой отомстить жизни? Не здесь ли страсть становления сменяется страстью разрушать? Вероятно, чем сильнее накал первой страсти в человеке, тем скорее, по недостижении становления, является вторая страсть – чтобы воцариться уже до конца.

Он сжёг в себе способность созидать. А воля к утверждению себя осталась. Честолюбие при отсутствии способности к созиданию обращается в волю к власти.

Возможно, профессора, не принявшие его в Академию художеств, ни в чём не виноваты, и он действительно бездарен. Но не могу не оглянуться в прошлое – да позволили бы ему стать художником, архитектором… Возможно, крупные города Австрии или Германии пополнились бы несколькими десятками тяжеловесно-помпезных зданий, пусть даже совершенно безвкусных – мало ли на свете безвкусицы? О, насколько же это было бы лучше того, что происходит с немецкими городами сейчас!

В «Вольфсшанце» я услышал от Гитлера высказывание, которое запало мне в память. Едва ли в нём была просто досада того, кто видит впереди неминуемое поражение. Фюрер безжалостен к собственному народу, который он сам же подвёл к испытаниям, каким, пожалуй, ещё не было равных в немецкой истории. Гитлер тогда сказал мне: «Если наш народ потерпит поражение в этой борьбе, то лишь по причине своей слабости. Это будет означать, что он не выдержал испытания, ниспосланного ему историей, и должен исчезнуть с лица земли. Если немецкие войска отступают – пусть и дальше истекают кровью! Если немецкий народ потерпит поражение – я не пророню ни единой слезы над его судьбой!» Не отражение ли это тех слов, что он когда-то твердил сам себе в венских или мюнхенских трущобах: «Если я не одолею судьбу, значит, я не достоин, никчёмен и никто не прольёт слёз надо мной…» Порождённая преодолением невзгод безжалостность к самому себе в конечном счёте обращается в безжалостность по отношению к другим.