Алтарь времени

Даже если и представилась бы возможность сбежать, Дана едва ли сумела бы ею воспользоваться – настолько обессиленной себя чувствовала. Ежедневно много часов она проводила перед кристаллом, выполняя поручения Шрамма. Гестаповец в совершенстве владел оккультными теориями, да и сам кое-что умел, однако его дар был всё равно что подглядывание в замочную скважину на недостижимые просторы по сравнению с той широтой картины, что открывается свободному путнику, – а именно таков был гибкий и сильный дар Даны, и за показным пренебрежением гестаповца сквозило грубоватое восхищение. Шрамм поручил ей отыскивать тайники. В её распоряжении были хрустальный шар, карта окрестностей Кёнигсберга, на которой она крестиками отмечала найденное, а в качестве маятника использовала подвеску из чёрного кварца – подарок Альриха. От подвески она поначалу думала избавиться, да хоть выбросить в окно через прутья решётки – слишком больно было думать о том, кто подарил ей этот амулет, – но у неё не хватило духу. Кроме того, из подвески получился отличный сидерический маятник.

Шрамма интересовали тайники вокруг имения Гросс-Фридрихсберг, что располагалось примерно в километре на восток от Метгетена, на окраине Кёнигсберга. Мало-помалу Дана многое узнала об этом месте. Гросс-Фридрихсберг принадлежал Эриху Коху, гауляйтеру[17]

Восточной Пруссии. По территории имения, огороженной каменным забором с железными воротами и дозорными вышками по углам, Дана совершала длительные прогулки, никем не видимая – сидя взаперти и глядя в прозрачную глубину кристалла. Двухэтажный дворец, конюшни, хлева и амбары, тир и бассейн, рукотворный пруд посреди английского парка, полная экзотических растений оранжерея и бункер – всё это обошлось хозяину не в один миллион рейхсмарок. Но главной ценностью Гросс-Фридрихсберга была огромная коллекция картин, икон, статуэток, фарфоровых сервизов и старинного оружия – экспонатов из музеев оккупированных стран. Всё это богатство гауляйтер, не питавший иллюзий в отношении судьбы Германии, ещё с конца прошлого года принялся расталкивать по тайникам. Он не собирался вывозить награбленное из Восточной Пруссии, где был единовластным хозяином, в рейх – это было опасно, дело могло дойти до партийного суда. Решил запрятать богатства здесь же, в провинции, поблизости от своего имения. И теперь Дана выискивала на карте с помощью маятника, а затем во всех подробностях рассматривала в кристалле различные тайники – специально построенное подземное хранилище неподалёку от озера Филиппстайх, или убежище в развалинах замка в лесу, или просто обрезки бетонных труб метрового диаметра, закопанные тут и там вокруг имения и набитые всем чем угодно – от свёрнутых бесценных полотен до пишущих машинок.

Обо всём, что ей удалось узнать, Дана рассказывала Шрамму, который иногда наведывался в её тюрьму – должно быть, рисковал, проезжая по не занятому ещё советскими войсками остзейскому побережью, забитому беженцами и обстреливаемому с советских самолётов, но жажда наживы была у него явно сильнее страха. У Даны создалось впечатление, что гестаповец давно следит за неумеренным обогащением высокопоставленных партийцев; поначалу, возможно, его интерес был обусловлен каким-то служебным поручением, теперь же превратился в страсть, не имевшую больше никакого отношения к службе. Шрамм мнил себя охотником за сокровищами, и было ясно, что он не собирался делиться добытыми сведениями о коллекции гауляйтера ни со своим начальством, ни с кем-либо ещё.

А Дана была его инструментом для поисков. Инструментом, который будет уничтожен сразу, как только отпадёт в нём надобность. Дана прекрасно понимала, что жить ей осталось совсем недолго. Ровно до тех пор, пока алчность Шрамма не достигнет своих пределов – или пока не начнётся очередное наступление русских.

Насколько Дане было известно, тайников гестаповец пока не вскрывал, чтобы гауляйтер и его преданные люди не переполошились. Поживиться Шрамм собирался уже после войны. Пока же только наведался в указанные Даной места и убедился, что под тонким слоем снега дёрн уложен совсем недавно, аккуратно нарезанными квадратами.

Ещё Шрамма очень интересовало будущее, о котором, впрочем, у Даны плохо получалось рассказывать, потому как обыкновенно она не понимала смысла тех смутных картин, что проступали в недрах кристалла. Гестаповец, всякий раз вынужденный разгадывать неуклюжие загадки, сердился, но не слишком. Рассвирепел он лишь однажды.