Алтарь времени

Незадолго до того Дана заглянула в кристалл с очередным вопросом – Шрамм желал знать будущее Соединённых Штатов и некоторых государств Южной Америки, – однако на сей раз она ничего не разглядела. Спросила о будущем Германии – вновь неудача. Дана просто ничего не видела. Однако это было до оторопи странное не-видение, не похожее на то, когда она уставала настолько, что кристалл становился бесполезным куском хрусталя, полным глухой пустоты. Всё-таки что-то там было, в разверзающейся под её взглядом прозрачной глубине. Нечто… Дана при всём желании не смогла бы его описать. У него не было ни цвета, ни формы, у него вообще не было никаких свойств, кроме вездесущности, – наверное, так воспринимает свою слепоту от рождения незрячий или вечное молчание глухой, – просто ничто, вне которого невозможно что-либо представить. Ничто

и нечто, бывшее чем-то и, возможно, готовое стать чем-то, но в настоящем не содержащее ровно ничего и в то же время заключающее в себе всё. Всерастворение – без времени и пространства. Сущее и несуществующее одновременно. Его невозможно было осмыслить. Оно не обладало ни протяжённостью, ни длительностью и пронзало душу иглой вечного мгновения. Разум рвался на части, ощущение собственного «я» размывалось – Дана была уверена, что сходит с ума. И всё померкло. Очнулась она на полу, вечером (сколько часов прошло?..), придавленная вязкой слабостью, – когда Либуша принесла ей ужин и, опустив поднос с едой на пол, принялась тормошить её, оглашая дом испуганными возгласами.

Два дня потом Дана ни о чём не думала и ничего не чувствовала – сидела, иногда щипала себя за руку, чтобы убедиться – как бы там ни было со всем остальным, сама она ещё существует, – но даже боль казалась притуплённой и какой-то ненастоящей. Эта оглушённость напоминала то состояние, что накрывало её временами, когда она была заключённой в концлагере.

– Я не буду больше смотреть в кристалл, – сказала Дана Шрамму, когда тот приехал выслушать её очередной отчёт. – Я там больше ничего не вижу. Вернее, вижу, но… Там нет ни Америки, ни Германии. Там вообще ничего нет. Ни будущего. Ни даже самого Времени.

И вот тут гестаповец, обыкновенно сдержанный, принялся на неё орать. Кричал, что она бездельница, что она сочиняет небылицы, чтобы отвертеться от работы, что он сию минуту прикажет её расстрелять.

– Приказывайте, – тускло согласилась Дана. Она теребила подвеску из чёрного кварца и раз за разом представляла, как в камеру для допросов в концлагере Равенсбрюк входит молодой долговязый офицер, и она желает ему не болезней, унижений и мучительной смерти, как пожелала тогда, нет, желает… просто жить. Жить и думать о ней. Нельзя сделать выбор заново, нельзя забрать обратно выпущенную в мир ненависть, но, может, есть способ как-то исправить… Неужели её способность ненавидеть настолько сильнее её способности любить? Неужели среди многих путей в будущем она окончательно выбрала тот, что заканчивается всеобщим ничто?

Шрамм тем временем умолк и принялся разглядывать её со странным напряжённым вниманием. Чуть погодя сказал:

– Занимайтесь только поиском ценностей. И никуда больше не лезьте. Остальное – не ваше дело.

В свободное от работы время Дана просто сидела без движения в полутёмной комнате – то на кровати, то на подоконнике (за мутным стеклом зарешечённого окна едва виднелись ветви кустарника и высокий каменный забор). Иногда лихорадочно принималась составлять планы побега. Как-то раз, глядя в кристалл, Дана мысленно обошла весь дом и двор и потому знала, сколько человек её охраняют. Четверо, если не считать периодически наведывавшегося Юстина, нёсшего службу где-то поблизости, да Либуши. Кроме того, в городе было полно военных. О побеге нечего было и мечтать.

Ещё Дана часто думала о том, что увидела в кристалле едва ли не в первый день своей «работы» – когда отвлеклась от гауляйтера Коха и его сокровищ и пожелала взглянуть на барона с баронессой, убедиться, всё ли у них в порядке. И в доступной только ей потаённой глубине возникла живая и ясная картина… Знакомый дом. Баронесса медленно спускается с крыльца – в наброшенном на плечи пальто, зябко и как-то жалобно стиснув руки на груди. А напротив, всего в нескольких шагах, стоит Альрих. Не похожий на себя прежнего, очень коротко остриженный, растерянный и будто бы голый, несмотря на униформу, которая раньше сидела на нём как влитая, а теперь отчего-то смотрелась совершенно неуместно и чужеродно.

Он всё-таки приехал. А она его не дождалась.

Так вот какое будущее показал ей тогда кристалл… Один из вариантов будущего? Или единственно возможное? Будущее, в котором она его не дождалась.

– Что господин Шрамм в конце концов со мной сделает? – спросила как-то Дана у Юстина, пришедшего, как всегда, осматривать комнату. – Убьёт меня, да?