Он являлся одним из довольно известных джентльменов местного общества, владел кое-каким недвижимым имуществом и долей в одном из местных спиртовых заводов, на доходы от которой и жил. Альберт был знаком с Тоддами, хотя делать это уточнение вряд ли нужно — в тех местах и в тех условиях почти все почтенные леди и джентльмены были знакомы друг с другом [по крайней мере заочно]. В точности по словам классика и певца классовой борьбы: «узок мир этих людей, страшно далеки они от народа».
Что именно наговорил Альберт Стронг в точности неизвестно. В одном из тамошних питейных заведений он произнёс душещипательный монолог в стиле Василия Алибабаевича из кинофильма «Джентльмены удачи», помните: «Ай-яй-яй, шакал я паршивый, всё ворую, ворую…» Правда в своём эмоциональном спиче Альберт рассуждал не о воровстве, а тяжкой вдовьей доле, на которую он обрёк прекрасную Этель Тодд, но сие не очень важно. А важно то, что болтовню его услышали окружающие и стали задавать вопросы, о чём это, дескать, он толкует? И Альберт Стронг ответил, что это он убил Фрэнка Тодда, о чём искренне теперь сожалеет.
Сообщение звучало очень странно, поскольку никаких причин подозревать этого человека в совершении жестокого преступления не имелось — не было у него ни конфликтов с убитым, ни пересечения бизнес-интересов — ничего! Хотя сообщение и казалось то ли дурной шуткой, то ли следствием какого-то недопонимания, тем не менее, его следовало проверить. Два помощника шерифа, получив телефонный звонок о подозрительной болтовне в баре, отправились в Элму и разыскали там Стронга. Без долгих экивоков они задали ему прямой вопрос, известно ли ему что-либо о преступлении? Если бы Стронг ответил что ему ничего неизвестно, а болтовня в баре — это лишь пьяный пересказ пьяной болтовни, то на этом бы всё и закончилось, поскольку никто ни в чём его не подозревал. Но Стронг заявил иное — он признался в убийстве Фрэнка Тодда и заверил, что очень сожалеет о содеянном.
Это был такой поворот, которого вообще никто не ожидал. Все лица, связанные с расследованием, сходились в том, что Фрэнка убил какой-то бродяга, отправившийся в ночную прогулку по чужим сараям и кладовкам, а тут признание в совершении преступления сделал вполне приличный человек, притом хорошо знакомый с жертвой! Да как такое может быть?!
Помощники шерифа признаниям Стронга не очень-то и поверили, но коли человек заявляет такое — что ж! — в России в таких случаях обычно говорят: «милости просим под нашу шконку». Стронга привезли в окружную тюрьму в городе Монтесано, посадили под замок и оставили проспаться. Была надежда на то, что поутру почтенный джентльмен придёт в себя и даст разумные объяснения своему странному поведению накануне. Но этого не случилось, Альберт на трезвую голову повторил признание в убийстве Тодда и попросил допустить к нему адвоката.
Своим адвокатом он назвал Уилльяма Абеля (W. H. Abel), юриста с репутацией, мягко говоря, неоднозначной. Родившийся в 1870 г. в Великобритании, Уилльям в юности переехал в США и поначалу жил в Канзасе, где в возрасте 22 лет закончил университет. Своё трудовое поприще он начинал школьным учителем, но быстро потерял интерес к манишкам и сопливым носам и, сдав в 1894 г. квалификационный экзамен, занялся адвокатской практикой. На своём веку Уилльям побывал во многих переделках весьма скандального свойства.
Так, например, в 1903–1904 гг. он фактически обворовал свою клиентку по фамилии Стивенс, пожилую разбитую параличом женщину, овдовевшую в июне 1902 г. Усадьбу миссис Стивенс, оцененную в более чем 8 тыс.$, адвокат, получивший право распоряжения имуществом клиента, продал сыну миссис Стивенс за 900$, а тот сразу же заложил домовладение банку за 3 тыс.$. Сделка имела очевидные следы фиктивности. Дабы мать не помешала действиям сына, явно действовавшего вразрез её интересам и воле, молодой человек держал её взаперти, точно в тюрьме. В дальнейшем сын избавился от матери, поместив её в какой-то дом престарелых. Когда история вышла наружу рассматривался вопрос о лишении Абеля адвокатской лицензии, ибо тот явно не заботился об интересах клиента. В конечном итоге Абель вышел сухим из воды, в том смысле, что сохранил лицензию, но назначенные судом опекуны миссис Стивенс подали на него в суд и тяжба тянулась несколько лет (вплоть до середины 1908 г.).