Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V

На самом деле вопрос этот следует признать довольно любопытным и неоднозначным. В чисто теоретическом виде он кажется простым и даже очевидным, но при рассмотрении различных нюансов и обстоятельств реальных уголовных дел окончательное суждение может сильно запутаться. Правильность действий адвоката Филлипса обсуждалась в разных странах представителями узкопрофессиональной среды правоведов, комментировалась в узкопрофильных публикациях, дебатировалась в юридических учебных заведениях. А, кроме того, широкая общественность тоже не осталась в стороне от возникшей полемики. Надо сказать, что середина XIX столетия явилась в какой-то степени временем «повторного Просвещения», когда идеи всеобщего народного образования стали обретать массовую поддержку по обоим берегам Атлантики. Тогда получили широкое распространение популярные лекции для всех желающих по самым разнообразным направлениям научной деятельности — медицине, истории, астрономии и пр. В начале очерка уже упоминалось, что подобные лекции проводились и в стенах Гарвардского Медицинского колледжа, и сам же профессор Уэбстер читал подобные лекции по химии для всех желающих.

История Курвуазье послужила благодатной почвой для популярных лекций юристов во многих странах мира, поскольку помимо криминального сюжета предлагала слушателям и вынесение определённого нравственного суждения о действиях адвоката убийцы. Некоторые лекции изначально позиционировались как диспуты, то есть приглашённым специалистам предлагалось защищать диаметрально противоположные точки зрения на действия Чарльза Филлипса. Понятно, что рядовому обывателю было чрезвычайно интересно следить за умозаключениями правоведов, увлечённых непримиримым спором.

В 1849 г. интерес к делу Курвуазье вспыхнул с новой силой ввиду того, что Чарльз Филлипс опубликовал статью, призванную оправдать его не очень ловкие действия во время судебного процесса.

Адвокат Эдвард Сойер, главный защитник Уэбстера, разумеется, был в курсе изложенных выше деталей, и его явно не прельщала перспектива сделаться «вторым Чарльзом Филлипсом». Именно по этой причине он отнёсся к полученным от своего клиента «тезисам» скептически и не поспешил с выдвижением встречных обвинений в адрес Эфраима Литтлфилда. Защита профессора с самого начала отказалась от использования тактики «встречного обвинения», тем самым значительно сузив возможности собственного манёвра.

Далее мы увидим, к каким результатом привело это решение.

6 декабря состоялись похороны Джорджа Паркмена. В последний путь богатейшего жителя Бостона проводила огромная толпа. Понятно, что абсолютное большинство людей привела в траурную процессию вовсе не скорбь, которую они вряд ли испытывали, а желание прикоснуться к волнующей кровавой истории, стать свидетелями хоть чего-то, связанного с сенсацией. В те дни город жил сплетнями о проводимом окружной прокуратурой расследовании и гаданиями в формате «верю — не верю, может — не может». Обстановка тех недель хорошо известна историкам по той простой причине, что в Бостоне тогда жил известнейший американский поэт Лонгфелло; эпистолярное наследие как его самого, так и его окружения, содержащее немало упоминаний о «деле профессора Уэбстера», ныне хорошо исследовано. Горожане, встречаясь друг с другом в декабре 1849 года, начинали разговор с обсуждения хода расследования и… им же заканчивали! Гарвардский Медицинский колледж стал местом паломничества зевак, в число которых входили не только жители Бостона и пригородов, но и весьма удалённых мест, специально приезжавших на экскурсию. Известно, что администрация колледжа продала около 5 тыс. входных билетов, дабы удовлетворить любопытство зевак и подзаработать на их тяге ко всему сенсационному.

В каком состоянии находилось расследование к концу 1849 года?

Обвинение прекрасно понимало, что одного только Эфраима Литтлфилда окажется недостаточно для успешного изобличения в суде профессора Уэбстера. По этой причине окружная прокуратура предприняла большие усилия по выяснению характера отношений между обвиняемым и жертвой, дабы сформулировать убедительный мотив совершения весьма сложного и необычного преступления. Для этого был допрошен широкий круг лиц, знавших в деталях о состоянии финансов Уэбстера и Паркмена, а также изучены документы, изъятые в местах проживания обоих. Причём, первоначальный обыск в квартире профессора Уэбстера, проведенный 1 декабря, сразу после его ареста, не привёл в обнаружению нужных окружному прокурору бумаг. Лишь 5 декабря упоминавшийся уже в этом очерке детектив Дерастус Клэпп, явившийся в квартиру арестованного вместе с напарником по фамилии Сондерсон (Saunderson), обнаружил нужные бумаги и общее финансовое состояние Джона Уэбстера более или менее прояснилось.

В общих чертах реконструированная обвинением картина выглядела следующим образом.