- Хорошо, Воронцов! - в голосе моей бывшей жены снова скользнул холодок: - В принципе, можешь и не звонить, если ты такой занятой! Я-то думала, ты тоскуешь, а у тебя, оказывается, нет свободной минутки... Это ты извини меня, что оторвала от дел! До свидание, Воронцов, привет Епифанову! Кстати, он что, твой секретарь - трубку снимает?
- Нет, просто друг! Катя, ты все неправильно поняла!..
- Да правильно я поняла! Не оправдывайся, все верно, ты мне ничего не должен! Еще раз прости, что потревожила! Пока!
И в трубке зазвучали короткие гудки...
Борис накинулся на меня с упреками:
- Тут каждая секунда на счету, а ты развел сантименты! Потом поговоришь со своей подругой!
Он ещё что-то хотел сказать, но натолкнулся на мой взгляд, и осекся.
Четко выговаривая слова, я сказал, в упор глядя на искателя:
- Это - не подруга, а моя жена! И она мне сейчас важнее всех паганелей, слепцовых, судаковых, вместе взятых! Важнее всего золота в мире! Поэтому будь добр, оставь свое мнение на мой счет при себе!
Я встал и ушел в комнату, но вид разложенных повсюду предметов из кургана ещё больше разозлил меня, я едва сдержался, что бы не наподдать ногой по лежащему на разосланной газете высокому, черному шлему мумии, развернулся и заперся в ванной.
Наверное, со стороны все мои действия казались смешными, но мне было не до смеха - надо было успокоиться, собраться с мыслями. Я открыл воду, посмотрел на себя в зеркало, потом решительно вытащил из шкафчика ножницы и неожиданно для себя начал состригать свою кудрявую, довольно длинную бороду.
С каким-то непонятным мне самому ожесточением я кромсал, резал, стриг, едва не драл ножницами неподатливые пряди, словно бы вымещая на бороде все свои накопившиеся проблемы. И, удивительное дело, по мере того, как раковина наполнялась курчавыми завитками, а мое лицо очищалось от растительности, мне становилось легче! Как будто вместе с бородой я состригал с себя что-то плохое, давящее, мутное...
Покончив со стрижкой, я достал помазок, намылил лицо кремом для бритья, почти засохшем в своем тюбике - я не брился уже полтора месяца, и взялся за бритву...
Наконец, гладко выбритый, пахнущий одеколоном, бодрый и свежий, я вышел из ванной, и обнаружил, что Борис на кухне давно уже говорит по телефону - я не услышал звонка за шумом воды!
По выражению лица искателя мне сразу стало ясно, что у нас проблемы. Борис, вкладывая в голос все свое обаяние, пытался объяснить какому-то человеку, что изложить суть дела он может только майору Слепцову, и больше никому!
Говорили они долго - я успел выкурить сигарету, вскипятить чайник, и только когда я начал наливать чай, Борис, знаком показав мне, что он тоже не откажется почаевничать, наконец-то попрощался и повесил трубку, и повернулся ко мне:
- Серега, тебя без бороды и не узнать! А чего ты её сбрил?
Я пожал плечами:
- Так, захотелось... Ты давай, не крути! Договорился?
Борис хитровански улыбнулся:
- Все на мази! Мы с ним встречаемся в двадцать один тридцать, в его машине на Мясницкой!
Я кивнул, мы молча попили чай, и я начал собираться - пора было ехать к Паганелю. Борис ушел в комнату, минуту его не было, затем искатель вернулся, неся в руках изящную заколку для плаща - фибулу, сделанную в виде дракона, кусающего свой хвост.
- Вот, вот это покажешь Паганелю! Но не отдавай ни в коем случае! Наплети чего нибудь, скажи, к примеру, что тебе дали её только показать! Проси тысяч тридцать зеленых - фибула золотая, стоит под двести тысяч! Прикинься лохом, скажи, что тебе сказали - она стоит сорок, но тебе нужно только тридцать - долг отдать, а все, что сверху - его комиссионные! Паганель должен клюнуть, он же озолотиться на этом!
Я завернул фибулу в бумагу, сунул в карман, оделся, мы договорились, что искатель дождется меня, или, на худой конец, позвонит. Я на всякий случай вручил Борису ключи, и отправился на Бережсковскую.
Всю дорогу, пока я добирался до Паганеля, мне не давали покоя мысли о том, как сложиться задуманная нами операция. Уж больно просто все получалось...
* * *
Паганель встретил меня в пушистом халате до пола, со своей неизменной трубкой в зубах. Из-за плеча отца выглядывала Зоя. Наши глаза встретились, и я смущенно потупился, а когда взял себя в руки и поднял голову, девушка уже ушла, презрительно бросив: "Здрасс...!".
Зато хозяин квартиры был радушен, как персидский набоб. От ужина я отказался, намекая, что у меня мало времени, Пагнель крикнул Зое, чтобы она подала чай в кабинет, и повлек меня через комнаты в свое логово.
"Надо же!", - думал я, шагая за Логиновым: "Еще совсем недавно мне казалось, что на свете нет лучшего места, чем этот дом! А теперь я чувствую себя Штирлицем в ставке Гитлера!".
Паганель усадил меня в кресло, сам, как обычно, уселся к столу, сплел пальцы, уставившись на меня:
- Ну-с, Сережа, слушаю ваше срочное дело!
Я замялся, не зная, как начать, наконец собрался с духом и проговорил:
- Максим Кузьмич! У меня... На мне... Вообщем, я должен одним людям некоторую сумму... Довольно большую для меня! Тридцать пять тысяч долларов!