Амулет (Потревоженное проклятие)

В дверь позвонили. Я открыл, ожидая увидеть Витьку - что-то он запропал в последние дни. Но на пороге стоял какой-то прилизанный пацан лет пятнадцати, в красной курточке с золотыми пуговицами и дурацкой шапочке с кокардой.

- Это квартира номер 86? - спросил он тоненьким голосом, сличая что-то в записной книжке.

- Да! А тебе кого? - удивленно спросил я, оглядывая паренька - таких "пажей" я видел только в кино про американских миллионеров, они там носят пиццу и любовные записки.

- У меня послание и пакет Воронцову Сергею Степановичу! - ужасно важным тоном ответил "паж", и добавил: - Это вы? Тогда позвольте войти!

Я впустил это чудо в квартиру, предьявил паспорт, и получил в замен конверт и небольшой сверток, запечатанный на манер пакета тремя сургучными печатями.

Парнишка заставил меня расписаться в ведомости, попрощался и ушел, а я уселся рассматривать полученное.

В конверте оказалось отпечатанное на лазерном принтере письмо, в котором мне выражалась огромная благодарность за проявленные мужество и героизм во время исполнения профессионального долга на стоянке, выражались всяческие опасения по поводу моей обиды на скромность подарка, и стояла замысловатая подпись, по моему, тоже напечатанная принтером.

"Ага!", - подумал я, несколько обалдев: "Подарок, стало быть, за сургучными печатями!".

Разломав сургуч, я начал потрошить обертки, исписанные вкривь и вкось разными инстранными словами. Наконец мне на колени выпала плоская длинная коробочка. Я открыл крючечек сбоку и обалдел в буквальном смысле этого слова - на темно-синем бархате сверкали золотом великолепные часы, "Роллекс", судя по надписи! И лежала маленькая записочка: "С благодарностью и симпатией - Генеральный Продюсер Константин Э.".

"Да уж! Вот она, поговорка в действии - никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!", - подумал я, примеряя "Роллекс" на руку. Как тут и были!

Неожиданно зазвонил телефон. Когда знаешь, что звонить тебе вообщем-то и не кому, звонок телефона подсознательно всегда воспринимается как что-то тревожное. Я снял трубку:

- Да!

В трубке помолчали, потом голос моей бывшей жены осторожно произнес:

- Воронцов, это ты?

- Конечно я, а кто ещё может быть? - довольно невежливо ответил я, удивляясь, что от меня понадобилось Катерине - расставались мы со скандалом, поругавшись после развода в пух и перья.

- Откуда я знаю, может ты себе любовника завел? - чуть насмешливо проворковала Катя, и не дав мне времени опомниться от такой наглости, зачастила: - Как ты поживаешь? Наслаждаешься заслуженной свободой? На работу-то устроился, или так, альфонсируешь?

- Слушай, ты! Что, скучно стало? - я почувствовал знакомое подергивание левого века: - Что тебе вообще от меня понадобилось? Ты что-то забыла?

- Не кричи, Воронцов! - чуть устало сказала Катя, закашлялась, и продолжила: - Я тебе вот что хочу сказать: у нас недели три, ну или месяц назад дверь взломали, по квартире пошарили. Мы на даче ночевали, последнюю ночь в этом году - огород к зиме готовили, и не успели на электричку... Утром приезжаем - а там все вверх дном. Так, толком ничего не взяли, деньги - долларов семьсот, кольца-серьги... И почему-то забрали альбом с фотографиями - там и мои, и твои... Я решила предупредить тебя - мало ли что!

"Ах ты черт!", - подумал я: "Вот откуда у Судакова была моя фотография!". Вслух я спросил:

- М-м-м... А когда это было?

Катерина помолчала, вспоминая, потом ответила - именно в ту ночь мы ночевали у Паганеля. Я на всякий случай спросил еще:

- Катя, тебе такая фамилия, как Судаков, не знакома?

Она помедлила и твердо ответила:

- Нет, Ворнцов! Точно нет! Впервые слышу, а что?

- Да так, ничего... - я все ни как не мог взять в толк, с чего бы это Катерина, которая поклялась после развода удушить меня при первой же встрече, вдруг сама позвонила предупредить меня о возможных неприятностях!

- Воронцов! Что молчишь? Расскажи хоть, как живешь?

- Нормально живу, работаю в охранной фирме, завтра уезжаю в командировку...

- Рада за тебя... У вас тепло дали? У нас тут такой холод... - чуть хрипло проговорила она и снова закашлилась.

Я почему-то с каким-то неизвестным мне до этого чувством тоски представил её - в вязаной кофте поверх халата, ноги в шерстяных носках обуты в стоптанные тапочки, она стоит в прихожей, опершись локтями на тумбочку, и придерживая трубку плечом, прячет озябшие пальцы в рукава кофты. Катя всегда мерзла, по-моему, даже в бане она стала бы вот так же прятать пальцы...

- Воронцов. Ты чего молчишь?

- Тебя слушаю... - тупо пробормормотал я, сам себе боясь признаться в том, что я жутко соскучился по Катерине.

В трубке послышался какой-то шум.

- Мать пришла! Все, Воронцов, поговорили! Давай, пока! Приедешь звони, я теперь днем обычно дома... - и Катя повесила трубку.

Я оставил недосложенную сумку, пошел на кухню, налил себе чаю, закурил и, следя за плывущими голубоватыми волокнами дыма, задумался...