Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

– Очень просто. Кто хочет, живёт, кто не хочет, перестаёт.

– Значит, вы самоубийцы? Вы все кончаете самоубийством?

– Да, кто хочет. Вопрос «быть или не быть» решаем мы, наша воля, наше желание. Мы властны над нашей жизнью и смертью, а не кто-либо, или что-либо вне нас.

– Как страшно кончать самоубийством! – сказала женщина.

– Ничего страшного. Наоборот. У нас человек владеет своей жизнью, как ловкий, искусный гребец веслом, лодкой. Одно только смущает наших изобретателей, наших пантехников, что покончивший с собой не в состоянии после воскреснуть при желании, так как он перестаёт быть, существовать, перестаёт быть носителем, субъектом воли. Но над этим мы усиленно работаем. Мы уверены, что и этого достигнем, тогда перекинем новый технический мост через бездну, вырытую природой, между бытием и небытием. Тогда сольются два мира, Да поцелует Нет и отождествится с ним. Тот день будет мировым бракосочетанием, слиянием воедино двух основных различных стихий.

– Что вы говорите?

– Мы хотим достигнуть, постичь и осуществить, реализовать чудо воскрешения из мёртвых. Но так, чтобы сам мёртвый по желанию мог вернуться к жизни. Вернуться оттуда, откуда никто не приходит, не пришёл, но придёт.

– Неужели и это можно осуществить?

– Конечно, можно. Ведь люди об этом мечтали тысячелетия тому назад, эти мечты они претворили в легенды. Каждая мечта человека должна стать с помощью техники действительностью, реальностью. Каждый сон должен стать и станет явью. И эти два мира должны слиться воедино. И от этого слияния родится новое чудо, чудо действительной грёзы.

– Но всё же непонятно, как это кончают самоубийством, с горя, от отчаяния?

– Разве горе живёт под этим небом с этими пятью солнцами? Разве отчаяние обитает на этой земле?

– У нас умирают, уходят не от скудости жизни, а от избытка, перелива, перебоя, перебрызга её. Но это вы увидите на горе Любви. Сейчас же полетим в технический сад.

– Полетим!

– Полетим.

IX. Пантехнический сад

Мы спустились.

Сад огромных размеров. Он очень своеобразно освещён. Свет падает здесь не то снизу, не то сбоку, не то сверху.

Свет приятный, ласкающий, но сильный, обильный.

Странно, что глаз берёт здесь на очень большом расстоянии, на невероятно огромном расстоянии. Это обстоятельство меня смутило и удивило.

– Вот, вы в пантехническом саду, – сказал человек из страны Анархии.

– Почему он называется пантехническим? – спросил я.

– Потому что здесь представлена в образцах наша техника, все наши изобретения вместе взятые, все наши полезные искусства, ремесла и технические усовершенствования, – сказал человек из страны Анархии.

– Сад чем-нибудь огорожен?

– Нет. У нас всё свободно и беспредельно.

– А если кто-нибудь зайдёт и что-то испортит?

– Здесь у нас так не рассуждают и так не поступают. У нас не портят, а совершенствуют.

– А сколько квадратных вёрст или миль он обнимает?

– У нас другие пространственные единицы.

– А если измерить это нашими милями, то сколько их здесь будет?

– Довольно изрядное количество, – улыбнулся человек из страны Анархии.

– Сколько же?

– Очень много. Но не удивляйтесь, у нас ведь и время другое, и быстрота передвижения иная; у нас сад считается первым по величине.

– Вот как!

– Всё же сколько?

– 50 000 кубических миль!

– Что значит кубических?

– Пантехнический сад имеет три измерения.

– Как это возможно?

– Очень просто. Предметы находятся не только рядом, но и один над другим в воздухе.

– Как же это?

– Ясно, висят.

– Не понимаю.

– Увидите, давайте лучше смотреть, чем говорить и рассуждать.

– Учитесь смотреть и видеть, ибо тут есть много достойного быть виденным, – добавил человек из страны Анархии.

– Но всё же, прежде чем приступить к осмотру сада, я бы хотел узнать одно.

– Спросите!

– Сколько в нём отделений?

– Три главных, – ответил человек из страны Анархии.

– Ещё об одном хочу спросить, – сказал я.

– Спросите!

– Если он таких размеров, то как мы его осмотрим за один день?

– Всего не осмотрим, я хотел вас познакомить с ним вскользь, слегка, насколько возможно.

– Ещё один вопрос.

– Пожалуйста!

– Раз сад находится и в высоте, то как его осмотрим: будем летать над ним и наблюдать?

– Нет, будем ходить по воздуху.

– Как это?

– Очень просто. У нас люди ходят не только по земле, но и по воздуху и по воде.

– Как же это так? вы летаете?!

– Нет. Летать своим порядком, а ходить своим.

– Неужели?

– Странно. Раз умеем летать, почему же нам не уметь ходить вверх, держась под землёй?

– Никак не пойму.

– И понимать нечего. Смотрите.

Тут он поднялся слегка над землёй и стал шагать, всё выше и выше поднимаясь шаг за шагом, наподобие того, как мы подымаемся по лестнице.

– Я всё же ничего не понимаю!

– Зачем понимать. Какой это предрассудок! Какая это нелепость: ходить по земле – явление понятное, ходить по воздуху – вещь непонятная. Ведь суть дела тут не в понимании, а в умении. Мы умеем ходить по воздуху, – сказал человек из страны Анархии, продолжая шагать вверх по воздуху довольно легко, непринуждённо, привычно.

– Странно!

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное