Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

На протяжении всей истории техника служила чем-то подчинённым, частью, вытекающей и зависимой от целого. Оставаясь объективно и по существу неизменно реальной и практической, она принимала тот или иной характер эпохи и верований; всегда будучи основной причиной сравнительной культуры и благоденствия общества, она, техника, всегда принималась как результат и необходимое следствие религиозных и метафизических представлений.

В этом легко убедиться, если мы поближе рассмотрим историю человечества с самого начала проявления его творчества. В тот отдалённый период, когда религия была ещё в примитивном состоянии и её объекты были ещё на земле, в видимой природе, техника была в представлении человека даром духов, она была божественной и считалась проявлением божества или духа; для того, чтоб добыть огонь, необходимо было умилостивить этот огонь, иначе человек не мог достичь желаемой цели.

Когда человеку нужно было срубить дерево, он мог сделать это лишь тогда, когда древесный дух разрешит ему это, и для того, чтобы склонить на свою сторону этого духа, ему приносились жертвы и заклинания. И если работа почему-либо не ладилась, то это объяснялось тем, что дух немилостив и прогневан…

Но такое отношение к технике было лишь тогда, когда религия была груба и материальна, когда она отождествлялась с видимым реальным миром. Когда же религия постепенно стала отвлекаться от реального мира, когда она стала абстрактной и бесплотной, перекочевала на небеса или <на> таинственный Олимп, техника уже несколько освободилась от влияния религии, но постепенно стала подпадать под влияние метафизики и средневековой схоластики. В эпоху Возрождения техника постепенно стала подпадать под кабалу т<ак> наз<ываемых> точных наук и до сих пор из этого плена ещё не освободилась.

Величайшие открытия объяснялись и объясняются научными предпосылками и многочисленными ребяческими теориями, часто противоречащими друг другу.

Эта научная кабала крайне неблагоприятно и даже губительно отразилась на развитии техники, слишком смелые шаги изобретателей и реформаторов в области техники, выходившие из рамок научной казуистики, встречали ярый отпор со стороны жрецов науки и её ярых поклонников. И в самом деле, если мы поближе рассмотрим историю развития техники, то мы увидим, что наука постоянно стремилась господствовать над техникой, творившей действительные реальные ценности, неизмеримо более положительной, чем вся бесплодная метафизическая игра…

Все крупные изобретения ставили в тупик столпов научной метафизики и её обоснователей; и последние постепенно оправлялись и, имея пред глазами изобретение, подыскивали и, разумеется, находили объяснение во всевозможных софистических построениях. Нередко бывали случаи, когда учёные, поставленные перед фактом какого-нибудь технического открытия или изобретения, ослеплённые его эффектностью и необъяснимостью, объявляли его колдовством и магией…

Яркой иллюстрацией этого научного варварства может служить следующий пример. Когда молодой демонстрант впервые показывал в Сорбонне почтенным профессорам фонограф, какой-то престарелый академик, ударяя себя кулаком в грудь, клялся, что это обман и шарлатанство, что металл не может говорить, и к его мнению присоединилась вся парижская Академия наук8. Но затем, разумеется, академики и профессора посредством целого ряда софистических мостиков «обосновывали» завоевания техники.

Таких примеров можно найти десятки, если не сотни. Большинство крупных изобретателей творили и изобретали помимо научных законов и теорий, не справляясь с ними и часто не подозревая об их существовании. Изобретатели в огромном большинстве случаев отнюдь не были людьми науки, а рабочими, творившими на основании своего бесхитростного практического опыта, будучи далеки от научных теорий и хитросплетений.

Процесс развития и освобождения техники до сих пор находится в зачаточном состоянии, а в некоторых областях, как, напр<имер>, в социологии (наука об обществе) и психологии (наука о душевных явлениях), техника почти совершенно отсутствует; только в физике и биологии техника занимает сравнительно некоторое место и завоевала себе известное значение, но она всё же проходит под знаменем теоретических научных построений.

Опыт показал, что чем самостоятельнее техника в данной области, тем продуктивнее и значительней её творчество, тем реальнее и могущественнее её значение во всех решительно областях жизни.

Религия и наука, эти два величайших предрассудка, тяготеющих над миром, и которым человечество принесло столько неисчислимых и бессмысленных жертв, умрут лишь тогда, когда наступит эра новой, истинной культуры – господства техники везде и всюду, во всех областях жизни и творчества.

Несбыточные мечты и фантазии освобождённая техника воплотит в кровь и плоть реального творчества, феерические сказки превратятся в действительность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное