Анархо

— Тебе за «рубль», — коротко пояснил он.

— Да, ладно тебе… — попытался отстранится Шарик, но Лидс лишь скривился.

— Вова, не трахай мозги! Сказал: «За рубль». Значит, за рубль!

— Ну, спасибо, брат, — накрыл Шарик своими лапищами плечи товарища.

— Кушай, не обляпайся!

— Ну, ладно, — ещё раз приобнял Шарик Лидса. — Я поеду, наверное… — словно отпрашиваясь, даже с какой-то виноватостью в голосе, кивнул здоровяк на микроавтобус.

— На все четыре стороны, — бросил Лидс с деланной безучастностью и, лишь отойдя несколько шагов прочь, словно между прочим, вопросил через плечо. — Горючку назавтра взял?

— Всё хорошо, — уверил Шарик, поглаживая уютно выделяющегося на общем текстильном ландшафте вышитого крокодильчика. — Всё тип-топ…

Зелёный зверёк так и остался на груди. Изношенность старой майки затерялась где-то задних сидениях, постыдной недостойностью серых, смеющихся женской хитрецой, глаз. Они распахнулись, впуская сильное, пахнущее молодостью… Нежные пальцы скользнули под белое, прошлись почти пошлой алостью ноготков по волнующей коже. Губы сладостно приоткрылись.

Он уже успел в них почти влюбится… Хватило всего двух раз, чтобы понять — весь мир может расплыться малозначительной невнятицей, стоит вкусить их мягкость, почувствовать желанную сладость, отдаться безропотному упоению моментам единения.

Ей не нужен был дорогой, хорошо обставленный гостиничный номер. Она не нуждалась в погибающей жизни цветов и мёртвой красоте драгоценных побрякушек. Ей нужен был лишь он — Володя Перевалов. Тот, кто уже давно привык к крепко прицепившемуся прозвищу Шарик. Но для неё он был Володя. А когда страсть накатывала волнами, в такт прибою вырывалось краткое Вова. А когда гребень самой большой волны уже готов был накрыть сладкими судорогами — Вовочка, нетерпеливым и громким шёпотом.

Вот и сейчас, когда округлые белые бёдра ритмично вдавливали Шарика в кожзам сидения, а алость коготков сладко вгрызалась в шею, из губ, что он так любил, снова лилось чуть посвистывающее: «Вовочка…»

Белизна «La Coste» скомкалась и валялась на сидении ненужной дрянью. Даже крокодильчик казался обиженным — обычно резво задранный хвост как-то разосанился…

— Мне пора… — с чуть печальной обыденностью проговорили, столь недавно жарко дышащие, губы. — Подвези в центр, а там я сама.

— Конечно, — мягкой улыбчивостью согласился Шарик. — Подай рубашку, — пронеслось вдогонку ровно такое же, нежно-улыбчивое.

Страстные кусачие коготки легко и изящно подцепили трикотаж. Непринуждённо, воздушно, почти волшебно. Шарику на секунду почудилось, что даже крокодильчик беззубо по-стариковски заулыбался. И не было ему никакого дела до золота обручального кольца, что так вульгарно поблёскивало на почти аристократической белизне женской цепкой ручки.

Глава 6. Это всё?

Провонявшиеся дымом пальцы снова сжимали обёрнутый в бумагу сор, что сейчас по инерции именуется табаком. Губы сухо обхватывали фильтр, коротко затягивались, под осудительные взгляды мамашек, вполглаза поглядывающих за своими спиногрызами, что пищали в квадрате детской площадки. Лидс давно заметил лицемерное просветление тех, кто ещё недавно видел во всех возможных пороках невинное развлечение и, по воле случая, давших этому миру новую жизнь. Казалось, ещё вчера эти же квохчущие девицы возвращались домой под утро, едва стоя на разъезжающихся ногах и своим гоготом будоражили спящий соседский гнев. Теперь они же глядят с осуждением, как куцый дым сигареты якобы летит в сторону их сосунков и, конечно же, приведёт ко всем возможным хворям, о которых без устали предупреждает минздрав.

Лидс поёжился. Несмотря на ласково растекающиеся по земле лучи вовсе не старого осеннего солнца, по коже то и дело пробегал слегка липкий холодок. Словно отгоняя свежие скорбные мысли, возвратные движения незримого веера приняли северный ветер из загоризонтного далёка.

Оля опоздала. Обещала спуститься минут через десять, но показалась из подъезда, забавно переваливаясь с ноги на ногу, только спустя полчаса. Руки оттягивали две спортивные сумки с упругими от натуги лямками. Сестра что-то нашёптывала под свой, обсыпанный уже почти выцветшими конопушками, носик. Её тоненькая миниатюрная фигурка смотрелась со столь габаритной ношей весьма причудливо. Словно это не хрупкое создание тащит громоздкие тюки, а они, чудесным образом паря в воздухе, служат ей костылями, помогая переставлять плохо гнущиеся ноги.

— Это ад какой-то! — грузно свалила она сумки под ноги брату. — Такое ощущение, что там не тряпки, а кирпичи! А ты чего сидел, смотрел?! — толкнула она Лидса. — Не мог на встречу выйти, помочь?! Твой, между прочим, хлам!

— Это твоя расплата за жилплощадь! — отшутился брат, поднял скарб на лавочку. — Как мать?

— Нормально. Вчера нализалась, как скотина…

— Бывает…

— Да пошла она! — фыркнула Оля, опускаясь на скамейку, рядом с братом. — Что за шмот? — кивнула сумки. — На продажу?

— На продажу.

— А откуда?

— Мариуполь.

— Фабрика какая? Дай глянуть… — потянулась сестра к замку, но брат хлёстко стукнул по ладошке.

— Фабрика… «Сэконд».