Анархо

Небольшую спальню заливал мягкий свет, струящийся через решето колышущейся за окном листвы. Солнечные зайчики время от времени скакали по глазам, заставляя чуть прищуриваться. А потому, Лидсу было трудно понять, заинтересован ли его товарищ, или просто веки берегут нежность сетчатки глаз.

Высыпанное из сумок тряпьё заботливо складывалось и сортировалось по стопочкам, после отправляясь обратно, но уже в строгом соответствии и избранным порядком. Поло — в одну стопочку, рубашки — в другую, ветровки — в третью. «Lambretta», «Burberry», «La Coste» и ещё с десяток брендов-соперников на рынке кэжуал-моды мирно соседствовали, будто понимая, что здесь они вне конкуренции, а просто для того, чтобы позволить обычно у парню из России заработать пару монет.

— А та светлая рубаха «Ben Sherman» — вроде мой размерчик? — интересовался Барбер.

— Не знаю, вроде… — пожимал плечами Лидс, продолжая сортировку. — Ты извини… Как привезли две недели назад, так никак не разберу по-человечески. А сейчас, коль пару минут свободных есть…

— А то поло «Fred Perry»? «XL», вроде? — не унимался Барбер, тыча пальцем, то в одну, то в другую тряпку.

— Егор, чего ты, вокруг да около, бродишь?! Нравится что, так и скажи!

— Рубаха и поло. Шерман с Фредаком… Сколько стоит?

— Рубаха — полторы, поло — штука. Но, для тебя бесплатно. Ты же, всё-таки…

— Не гони пургу! — чуть рыкнул Барбер, достал из кошелька три купюры и без лишних прелюдий засунул Лидсу в задний карман. — Не тебе сейчас в благотворительность играть. Через пару недель мои возвращаются. Сам понимаешь…

— Я съеду, не волнуйся. Только комнатку какую найду…

— Да, по мне — живи хоть сто лет! Но в такой тесноте вчетвером… Да и моя меня сожрёт.

— Да, всё я понимаю! Не парься. Держи, — протянул Лидс аккуратно свёрнутые рубашку и футболку-поло. — Носите, как говорится, с удовольствием и в кипятке не стирайте! А вообще, простирни. Всё-таки, секонд, хоть они и обрабатывают…

— Да, ну! — отмахнулся Барбер, смешно стягивая домашнюю майку с «весёлым Роджером» и облачаясь в новенькое поло. — Я сегодня хочу жопу этим чертям порвать, будучи «на фирме». Мы же модные пацаны?

— Под курткой же майка. Кто о твоей фирме узнает? — усмехнулся Лидс, продолжая методично складывать своё «богатство».

— А я не для кого-то одеваюсь, а для себя. Мне достаточно того, что я знаю!

Уверенный стук в дверь отвлёк от не самого увлекательного занятия. Слава Бэкхем и Вова Шарик явились одновременно, будто сговорившись, хотя, может, так оно и было. За небольшим круглым кухонным столом казалось тесно. Ноги периодически друга задевали, локти отвоёвывали себе пространство на глади местами исполосованной ножом столешницы.

— Короче, — начал Бэкхем, откупорив пиво и сделав долгий глоток, — не соврал «наш клиент». Барыжат прямо из ларька, что на остановке.

— Как проверил? — поправляя воротник обновки, дабы обратить на неё внимание окружающих, интересовался Барбер.

— Как-как… Как в детективах! Проследил. Берут, раскумариваются в ближайшем же подъезде и потом косорылые выходят. Не соврал «пианист».

Лидса едва заметно передёрнуло. Несмотря на то, что он не считал себя человеком излишне чувствительным, но к манере Бэкхема придумывать прозвища, основанные на довольно жутких фактах, привыкнуть никак не мог. Дельца-Марка он окрестил пианистом, сразу после того, как Лидс отбил тому руки. Стоило лишь отъехать от точки возмездия каких-то пару километров и прозвище явилось миру. К слову, Шарик стал Шариком как раз с лёгкого слова Бэкхема. И вовсе не потому, что бритая Вовина голова напоминала снаряд для боулинга. Просто однажды Шарику сильно разбили голову бильярдным шаром. После того случая он стал более задумчивым, а ещё получил своё прозвище.

— Ладно, — Барбер выдохнул, то ли облегчённо, то ли с ноткой какой-то грустной обречённости, — тогда давайте собираться. У нас на всё про всё два часа. Игра вот-вот начнётся. Итого полтора часа, плюс перерыв — пятнадцать минут, плюс выход со стадиона. Короче через два часа уже нужно быть на позиции. Так что, хватит сиськи мять. Погнали!

Модные крепкие куртки скрыли одинаковые тонкие худи с капюшонами. На шее, вместо шарфов, повисли полумаски. В карманы отправились строительные перчатки. Пальцы Барбера и Шарика сжали тёмные двухлитровые бутылки.

Ключ провернулся в замке дважды, и пружинистые ноги поскакали через ступеньки, а после уверенно принялись втаптывать в асфальт городскую пыль. Со стороны компанию можно было принять за кучку молодых алкоголиков, затарившихся пивом и спешащих к ржавой коробке ларька, в надежде, что дешёвая самопальная водка ещё осталась в наличии.

Пятьдесят метров, и чуть вспотевшие от волнения пальцы вползают в норы растянутых перчаток. Сорок, и капюшоны покрывают головы, а маски затягивают лица, до глаз. Тридцать, и компания переходит на полубег. Двадцать, и бутылочные крышки летят на асфальт, а городской воздух ещё явственнее начинает дышать тем, что когда-то было нефтью. Десять, и кто из парней зло бормочет: «Понеслась!»