— «Сэконд»? На фига это через границу тянуть? У нас этого дерьма на каждом шагу!
— Вот-вот… — согласился Лидс. — Именно дерьма. А там есть точки, где нормальный буржуйский шмот.
— Нормальный, это какой?
— Ну, «Fred Perry», «Ben Sherman», «Henry Lloyd», «StoneIsland»…
— Ясно… Ваше, фанатское… У нас пацаны многие по этой теме прутся. Хотят на вас — идиотов, похожими быть…
— Ну, если хотят, пусть покупают. У меня недорого… Не то, что в магазинах. Мало того что, по семь кусков за поло просят, так ещё и фейком барыжат.
— Сестре бы хоть какую тряпочку подарил, хоть когда, — хмыкнула Оля, деловито прищурившись.
— Ладно… — бесцветно пожал Лидс плечами, не спеша расстегнул одну из сумок, чуть порылся и извлёк клетчатую бейсболку. — На, держи… — криво нацепил он на девичью голову подарок. — «Burberry»! Между прочим, не те подделки с рынка, что малолетки на бошки напяливают. Теперь можешь шарф на шею нацепить и на стадион, к остальному пижонью.
— Слушай, — сняла она кепку и принялась осматривать ровненькие швы, водить пальцами по мелкой ребристости фирменной ткани, — а зачем вы это делаете?
— Что делаем? — искренне не понял вопроса Лидс.
— Ну, выслеживаете друг друга после матчей, по лесам стенка на стенку дерётесь… На бокс бы, что ли записались, да выступали. И то толку было бы больше.
— А от бокса есть толк?
— Да, ты понял, о чём я. Просто, мне это непонятно. Или это у вас просто, как клуб садистов?
— Знаешь, — внезапно, даже для самого себя, очень серьёзно глянул на сестру Лидс, — ты ведь ни во что не веришь… Ни в Бога, ни в государство… Даже в светлое будущее не веришь. Я это знаю, ты ведь девочка умная. Светлое будущее оно для других, для тех, кто родился в другое время или в другом месте. Для нас написано вот что, — махнул он в сторону морщащих носы мамашек. — Плодить рабочую силу и пытаться найти в этом особый смысл.
— А ты нашёл какой-то другой?
— Я его придумал. Я и такие же, как я. Нас много. В каждом городе, где есть мало-мальски приличная футбольная команда, живут те, кто придумал себе этот смысл. Я не верю в то, что где-то там на небесах сидит мужик и наблюдает за всеми нами. Смотрит, кто грешен, кто свят. Но любит всех, каким бы подонком кто ни был. И при этом, не наставит тебя на путь истинный, а уже постфактум обречёт на вечные мучения. Справедливо? Я так не думаю. А, значит, мне не по пути с таким Богом. Да и остальных, сколько их там по миру, мне искать как-то не с руки.
Лидс достал сигарету, прикурил, нарочно выпустил дымок в сторону детской площадки. Улыбнулся возмущенно заклокотавшим мамашам.
— Есть ещё один Бог, которого я знаю, — продолжил Лидс. — Нас приучают молиться ему каждый день и час. С девяти утра, до шести вечера. Каждый будний день, в обязательном порядке. Но и потом он не выходит у нас из головы. Мы посвящаем ему жизнь, для того, чтобы обрести мнимую свободу, но всё плотнее обматываем запястья его сраными цепями. Каждый вынужден молиться на деньги, так или иначе… Но в них не обязательно верить. Можно выбрать свою веру, и она будет ни чем не хуже всего того, что нам втирают как истину. В бизнес школе… В церкви… Всё одно и то же.
— А у тебя, значит, вера в футбол? — искренне усмехнулась Оля, вынула сигарету и братских пальцев, глубоко затянулась и вернула обратно.
— Вера в символ, — спокойно проигнорировал Лидс усмешку, увязнув в спонтанном глубокомыслии. — Я верю, что есть за что бороться. Верю в то, что есть враг и есть друзья. Этот мир не дал мне ничего лучшего. Я не хочу быть за или против тех или иных политиков, потому что мне сложно понять, кто из них врёт больше, а кто меньше. Не хочу бороться с системой, потому как не знаю, что предложить взамен. А те, кто говорит, что знает — вполне могут оказаться лжецами. Я хочу видеть в своей жизни простые вещи, в которых не приходится сомневаться. Есть я, есть враг. И враг думает точно так же. И в этом мы единомышленники. А, значит, даже врага можно уважать. Уважать гораздо больше, чем всю эту лживую кодлу, что направо и налево раздаёт путеводители в счастливую жизнь и к царствию небесному. Человеку нужно во что-то верить… На мой взгляд, лучше верить в то, в чём не возникает сомнений.
— Думаешь, Лёша тоже этого хотел? — нежданно вспомнила Оля о покойном.
— Не знаю… Может, ты была права, и мне следовало об этом хотя бы спросить. Как, впрочем, и о многом другом… Ну, ладно, — резко поднялся брат, вновь нацепил сестре на голову бейсболку, обременил тяжестью сумок жилистые руки, — пойду я. Звони, если что…
— И ты звони… — прошептала Оля, уже в удаляющуюся спину единственного оставшегося в живых мужчины её корявой семьи.
Лидс шёл, не оглядываясь, прекрасно понимая, что цепляясь за воспоминания, лишь глубже увязнет в том мороке, что когда-то назывался нормальной жизнью. Не своей, нет… Такой же придуманной. Ведь, если оглянуться на то, что осело в прошлом сухим остатком, ностальгировать казалось совсем не по чем. Так что, лучше не оглядываться, даже на собственные фантазии.