Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Достанет ли Москва 8 тысяч – вот вопрос, который мне ставят Аничков и Вячеслав; я отвечаю, это зависит от многих причин: сольются ли «Труды и Дни» (пай 2 тысячи) с журналом, захотят ли некоторые лица (называю имена) вложить недостающие 3 пая, и говорю, что Э. К. Метнер ответит на это с бόльшим основанием. Собрание решает: без разговора с Э. К. Метнером все приостанавливается. Я спрашиваю, как же мне быть, ибо завтра мне нужны деньги (несколько сот), ждать я не могу. Отвечают: не давайте решительного согласия до разговора с Э. К. Метнером. По поводу «Тр<удов> и Дней» и журнала телеграммой вызываем Э. К. Метнера[2921].

Сущность разговора (Метнер, Иванов, я) – такова: Э. К. Метнер не обещает определенно, что Москва даст нужные деньги для возникновения журнала, но что он попытается зондировать почву; окончательный ответ он даст потом. Тогда В. И. Иванов (который знал степень необходимости для меня иметь деньги) по личному почину предлагает Э. К. вопрос: «Что делать Андрею Белому с его романом? А. Белый обещается сохранить роман для журнала, но А. Белому необходимы деньги. Может ли Э. К. Метнер, как Редактор Мусагета, гарантировать Белому возможность ждать?» Э. К. Метнер обещает, а в личной беседе со мной говорит о месячном жалованье. Я, не навязываясь Мусагету, с глубокой благодарностью принимаю предложение Э. К. Метнера, полагая, что месячное жалованье +

1000 «Пути», которую понимаю как единовременный аванс, вполне меня обеспечивает. И даю формальное обещание ждать «Петербургского Вестника», ибо я столь же заинтересован в появлении моего романа в этом журнале, как и В. И. Иванов, как равноправный сочлен редакции оного: хранить роман для журнала представляет для меня одинаковый интерес, как и для Иванова, даже бόльший, ибо В. И. Иванов есть лишь доброжелатель романа, а я – его автор и одновременно член Редакции.

На основании этого соглашения я рву переговоры с тремя издательствами[2922]

, т. е. лишаюсь возможности немедленно пристроить роман (ибо обещаемая поддержка в то время для меня еще журавль в небе, а денег в кармане уже нет: и синица в руки необходима).

Так мы и порешили: я не без страха думаю о судьбе нашей поездки, которой срок уже прошел. С этими чувствами приезжаю в Москву: встречаюсь с Рачинским; Рачинский, первый сообщивший мне о желании «Пути» (еще когда Э. К. Метнер был за границей), со мною об этом ни слова: и я не знаю, как мне быть: словам письма я доверился, а теперь подтверждений этих слов нет; мне же первому заговорить неловко. Наконец перемогаю себя, заговариваю: Г. А. Рачинский держит передо мной многочасовую речь о том, что «Путь» не располагает суммами, что «Путь» желает мне помочь (Боже мой, до чего я чувствую благодарность «

Пути», но… суть-то вся заключалась для меня в единовременной тысяче) и в течение 6 месяцев выплачивает мне 1000 рублей, т. е. по 150 рублей в месяц. Я очень поблагодарил и, конечно, из благодарности к «Пути» и весьма понятному чувству деликатности не стал спорить: но я бы мог сказать вот что: «Милые мои друзья! Я очень ценю Вас и глубоко Вам предан, но… я должен существовать: существовать литературой в Москве мне нельзя, ибо в Москве нет ни журналов, ни широкой литературной среды. Мне остается покинуть Москву и переехать в Петербург, где, благодаря моим литературным связям, я мог бы зарабатывать до 300 рублей в месяц; стоит мне переехать в Петербург, и я бы мог с благодарностью отклонить поддержку „Пути“, ибо мой труд оплачивался бы вдвое дороже… А на 150 рублей в месяц я жить не могу, не могу уехать за границу на основании тех же суждений, какие лежали в основе переговоров в „Р<усской> М<ысли

>“, т. е. все дело в единовременной 1000, которую я работой, черт возьми, заслужил, ибо 15 печ<атных> листов „Романа“ + 15 печ<атных> листов „Путевых Заметок“ при нормальной расценке труда = минимум 4000, т. е. году с лишком свободы и независимости. Вместо единовременной тысячи я должен был получить 1⁄5 ее, то есть этого не хватило бы даже на первые дни за границей по причинам, которые я могу изложить тому или другому из Вас конфиденциально, но не могу возвестить urbi et orbi[2923], ибо у меня все же есть самолюбие».