Не знаю ничего о 2-ом номере журнала[2896]
, о присланных статьях, о корректурах «Пут<евых> Заметок», о том, прислал ли Брюсов «Египет»[2897]. Передайте все это Ахрамовичу, и, если Вам нет времени, то пусть он напишет.Скоро напишу Вам о том, как живу, что делаю. Буду много писать о Некрасове[2898]
.–
В предстоящем собрании мой голос вместе с Вашим: секретарем да будет Ахрамович, если вообще нужен секретарь[2899]
. История с Кожебаткиным, его интриги, сплетни, и главное, Ваши постоянные беспокойства о моей де дружбе с ним, – все это сделало то, что при имени Кожебаткина начинаю злиться. Ну его, к черту!P. S. «Путевые Заметки» могут печататься, ибо все, следующее за Сицилией, не нуждается в правке стиля, а лишь в ретуши.
РГБ. Ф. 167. Карт. 2. Ед. хр. 59. Датируется по почтовому штемпелю отправления на конверте: Brussel. 30. 4. 1912.245. Белый – Н. П. Киселеву, Э. К. Метнеру, А. С. Петровскому, М. И. Сизову
Не позднее 23 апреля (6 мая) 1912 г. Брюссель
Друзья мои,
Николай Петрович, Эмилий Карлович, Алексей Сергеевич и Михаил Иванович!
Считаю письмо это, обращенное к Вам коллективно, наиболее удобным и кратким ответом на коллективное обвинение меня в неверности «Мусагету
» и данному слову. Недели три тому назад я получил письмо от Э. К. Метнера, полное обвинений разнообразного порядка[2900]; мне ставилось в вину небрежное редактирование «Трудов и Дней», ставилось в вину мое примирение с Кожебаткиным, ставилась в вину продажа романа Некрасову[2901], ставилось в вину халатное отношение к продаже кавк<азского> имения[2902], ставилось в вину мое охлаждение к Мусагету, ставилась в вину моя будто бы измена Мусагету и сближение с Домом Песни[2903], ставились, наконец, на вид распускаемые Брюсовым сплетни о моей будто бы ссоре с Э. К. Метнером. Ставились в вину разнообразные и друг с другом не связанные погрешности. Письмо меня удивило тем более, что накануне отъезда и в день отъезда мы встретились с Э. К. Метнером как друзья[2904], и я уехал за границу с самым пламенным стремлением работать в «Трудах и Днях», уехал с самым пламенным чувством к Мусагету, ко всем Вам, друзья мои, в частности к Э. К. Метнеру.Признаюсь, письмо Э. К. Метнера меня ошеломило: впечатление от него было таково – вот человек во что бы то ни стало
добивается моего охлаждения к нему, к Мусагету, «Трудам и Дням»: вообще к общему делу, и для этого он передает мне сплетни, которым верит: сплетни эти: мое охлаждение к Мусагету, небрежность к Трудам и Дням, ссора с ним. Т. е. лучшие мои чувства к общему делу были несправедливо заподозрены; несправедливо я был облит ушатом вонючих сплетен; человеческое мое достоинство оскорблено. Подозрениями об моем холодном отношении к общему делу добились лишь естественного моего охлаждения. Ибо общее дело не совместимо со сплетнями.Эмилию Карловичу ответил я обстоятельно[2905]
, но из письма Н. П. Киселева узнал, что Э. К. письма моего не получал и, стало быть, мой ответ на все пункты письма надо писать вторично, т. е. вторично бросить два рабочих дня для того, чтобы с головой уйти в слякотное перечисление мелочных фактов и мелочных опровержений. Отвечать вторично я отказываюсь: неисправность почты не от меня зависит. Ася свидетельница, что письмо я послал (содержание оного ей прочел), и у меня имеется расписка от почты (письмо отправлено заказным).Беспокоясь о мотивах, побудивших Э. К. Метнера резко меня обвинять, я спросил Н. П. Киселева, в чем дело[2906]
. Н. П. Киселев прислал мне письмо, полное дружеских чувств, за которое я ему глубоко благодарен[2907]. Но в этом письме и он вменяет мне два обвинения: (а) продажу романа Некрасову, (b) мой крутой поворот к Кожебаткину, который, по словам Н. П. Киселева, утверждает, что будто я был у него и у него ему говорил следующее: «Двум людям, недовольным „Мусагетом“, незачем быть в ссоре между собою».В пропавшем письме Э. К. Метнеру я с достаточной резкостью сказал, что ничего подобного не было.
Но услышав эту ложь
во второй раз от Н. П. Киселева, я вынужден по этому поводу сказать Вам несколько принципиальных слов.Предварительно скажу о романе и Кожебаткине.