Читаем Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915 полностью

Очень, очень рад был, дорогой Борис Николаевич, получить от Вас письмо[3959]. Я только что возвратился от моей кузины из Уцвиля[3960], а потому хотел бы некоторое время остаться опять один. За пребывание в Цюрихе я привык к одиночеству и полюбил его. Так что после нескольких дней общения с людьми меня тянет подольше остаться одному. М<ожет> б<ыть>, это тяготение к одиночеству – временное, а м<ожет> б<ыть>, наоборот, репетиция к окончательному уходу. Во всяком случае относительно моего или Вашего приезда напишу через несколько дней. Что же касается Ваших планов о моей даче, то это так далеко, что не стоит пока об этом говорить; м<ожет> б<ыть>, я уеду из Швейцарии в Италию. Поэтому по поводу приватной части Вашего письма мне остается только Вас обнять и поблагодарить за ласковую заботливость. – Что же касается Света, Гёте, Доктора и т. д., то я позволю себе в след<ующих> пунктах наметить грядущие полемические (sachlich!![3961]

) недоразумения, которые угрожают испортить Вашу интересную работу о моих Размышлениях[3962].

1) Уличать меня в незнании естественных наук значило бы столь же ломиться в открытую дверь, как доказывать, что Штейнер знает эти науки. Нигде я не говорю, что Штейнер не знает физики, и я совершенно открыто признаюсь в предисловии в своем невежестве по части естественных наук[3963]

.

2) Презрение к философской науке не может идти так далеко, чтобы отрицать возможность обсуждения идей, принципов, предпосылок, задач, целей в отдельных областях науки и творчества. Или в таком случае пришлось бы ставить на вид «фельетонизм» не только мне за обсуждение принципиально-философских вопросов естествознания, но и Канту, Шопенгауэру, Гегелю и другим мыслителям (да, наконец, самому Гёте и Штейнеру), вообще всем, кто говорит о музыке, не будучи музыкантом, о живописи, не будучи живописцем, и т. д. и т. д. и т. д. Это значило бы похерить философию и все-таки не избавиться ни от верхоглядства, ни от педантизма.

3) Издание Kürschner’а[3964] (где наход<ятся> означенные Вами статьи Штейнера) было у меня в руках только в Дрездене. Я «удосужился» однажды

прочесть их, но убедился, что принять во внимание частности этого комментария значило бы донельзя усложнить мою работу, нисколько не делая ее в то же время более основательной. Общий же дух этого комментария, несмотря на некоторые несогласованности его с разобранными мною книгами Штейнера – тот же, что и в последних[3965]. Впрочем, в предисловии моем и в друг<их> местах книги я указываю, почему я счел себя вправе при анализе ограничиться G. W. и Aesth[3966]. Что же касается биологии (в связи с вопросом о витализме, органицизме и т. д.), то я использовал целый ряд брошюр Штейнера, и, правда, цитаты мною не подобраны. Наконец, я обратился за помощью к Пуанкарэ и к ботанику и философу и гетеанцу Ионасу Кону, о чем неоднократно упоминается в книге. –

4) Можно быть не только осведомленным в естественных науках, как Штейнер, но даже гениальным специалистом вроде Оствальда или Геккеля и в то же время беспомощно запутываться в принципах естествознания. Вы это сами знаете.

5) Наиболее неуязвимые места моей книги (если не считать главы об эстетике и симв<олизме>, ибо в этом вопросе Штейнер просто сел в калошу, т<ак> к<ак> не удосужился изучить эстетику Гёте) именно те, кот<орые> говорят о недоразумении между Гёте, строгой наукой и Штейнером. Можно будет указать на неудачные формулировки или ненужные, портящие дело придирки мои, но по существу мои доводы неотразимы, и отразить их (мнимо) можно, лишь прибегнув к искажению не принятого мною во внимание материала воззрений Штейнера в сторону правильного соотношения между Гёте и наукою, как оно понимается не мною одним, а целым рядом ученых, начиная с Гельмгольца и кончая Ионасом Коном. – Т. е. можно взять и все примирить: Штейнера, Гёте, Гельмгольца, Платона, Геккеля, Гегеля, Андрея Белого, Оствальда, Шиллера, Пуанкарэ, Ионаса Кона и Эмилия Метнера. Но от такого примирения остается зажать нос. – В стороне останется один Кант, которого не примирить с Штейнером, и этот Кант, который в Кр<итике> сп<особности> сужд<ения> первый и раз навсегда провел границы между точным естествознанием и всяческой плохой или хорошей натурфилософией, стоит перед нами непоколебимым свидетелем путаницы гетеанца Штейнера. –

Перейти на страницу:

Похожие книги

«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)
«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)

Переписка с М.А. Алдановым — один из самых крупных корпусов эпистолярия Г.В. Адамовича. И это при том, что сохранились лишь письма послевоенного периода. Познакомились оба литератора, вероятно, еще в начале 1920-х гг. и впоследствии оба печатались по преимуществу в одних и тех же изданиях: «Последних новостях», «Современных записках», после войны — в «Новом журнале». Оба симпатизировали друг другу, заведомо числя по аристократическому разряду эмигрантской литературы — небольшому кружку, границы которого определялись исключительно переменчивыми мнениями людей, со свойственной им борьбой амбиций, репутаций и влияний. Публикация данного корпуса писем проливает свет на еще одну страницу истории русской эмиграции, литературных коллизий и крайне непростых личных взаимоотношений ее наиболее значимых фигур Предисловие, подготовка текста и комментарии О.А. Коростелева. Из книги «Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2011». 

Георгий Викторович Адамович , Марк Александрович Алданов

Проза / Эпистолярная проза
Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза