Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

А затем, после того, как я только что повторил уже сказанное в моих письмах по поводу конфликта (что Вам следовало меня спокойно запросить после посещения Анненковой)[3973], раздается через пять минут реплика Аси: «Мусагет виноват в конфликте»!! – Если она хотела сказать, что в конфликте виноват Киселев, то это – дамская логика и ничего больше, ибо злая шутка Киселева – ничто иное, как прием Судьбы, которая хотела поставить на пробу Ваше доверие ко мне; Вы этой пробы не выдержали, а сейчас же реагировали сравнением меня с убийцей из-за угла. Но т<ак> к<ак> Киселев все же не Мусагет, и Ася все же не «просто» дама, то под Мусагетом она могла разуметь только меня, ибо: Мусагет –[3974] антропософическая группа = Эм<илий> Карл<ович> Мет<нер>, конечно, в этом

редакционном случае; ведь Рачинский же тут не причем был, пока его не привлекли к совету, а «идеалисты»[3975] и вовсе не участвовали в ближайших обсуждениях подобных дел…[3976] Теперь спрашивается, чтó можно выдумать более несправедливого, чем заявление о моей вине в этом конфликте. Так, как я рассердился на это (в особенности ввиду всего контекста беседы), я не сердился уже, м<ожет> б<ыть>, года два.

Конечно, я сожалею о случившемся, сожалею, что во избежание гнева не предложил Асе после первых двух реплик пока не вступать в беседу, но поистине не могу допустить мысли, что и заявление о вине Мусагета в конфликте, где антропософы обнаружили такое неслыханное высокомерие (а Вы, Борис Николаевич, кроме того, окончательное недоверие ко мне и незнание меня), что и это заявление я должен был преспокойно проглотить. –

–

Если бы я был политиком или, вернее, если бы я пожелал вести себя (после стольких горьких опытов) с Вами политически, то я бы мог сказать Вам (нисколько не прибегая к дипломатической неправде): Мусагет до окончания войны[3977] не может напечатать ни единой новой (т. е. еще не начатой набором) книги, в особенности не могущей рассчитывать на большой спрос, а поэтому, если Вы хотите напечатать свой ответ мне в Мусагете[3978], то подождите. – Такое мое заявление было бы равносильно отказу, на кот<орый> Вы не могли бы обидеться.

Но я по-прежнему играл в открытую и потому отделил принципиальный вопрос от коммерческого. Ибо:

а) У меня могли бы быть лично деньги или у Мусагета лишние средства, и я мог бы предложить Вам напечатать Ваш ответ в

Духовном Знании на мой или Мусагета счет. Это один случай.

b) У Вас лично могли бы быть деньги (или их Вам дало бы Антроп<ософическое> Общ<ество> или Дух<овное> Зн<ание>) на предмет напечатания Вашей книги под маркою Мусагета.

Итак, я согласился сначала с Сизовым, потом с Петровским, а потом с Вами говорить принципиально о мусагетском принятии Вашего возражения.

Есть два основания, по кот<орым> заявляется притязание на мусагетскую марку.

1) Справедливость требует, чтобы в Мусагете

, где раздался голос против Антропософии, раздалось бы и возражение, т<ак> к<ак> часть Мусагета состояла из антропософов. На справедливости особенно настаивает Петровский. – Скажу, что справедливо было бы напечатать Вашу ответную книгу лишь в том случае, если бы антропософы и не затевали уходить из Мусагета; ибо здесь справедливость возможна ведь только к своим, а не к чужим. Нельзя и выходить с заявлением о непримиримости (не говоря уже обо всем приватно-обидном, что мне и Эллису лично пришлось пережить и не только от Вас), и требовать во имя справедливости, чтобы офиц<ерская> вдова сама себя высекла. Non bis in idem[3979]. –