Андрей Сахаров

Сахаров в 1968 году писал «о реальном использовании капиталистами социальных принципов социализма»²⁹, подкрепляя свою идею конвергенции. Но стремился он к сближению двух реально существующих государственных систем по причине зловеще материальной — из-за угрозы мирового самоубийства. Для анализа военно-стратегической ситуации ему, как и его американскому коллеге Гансу Бете, важно было не понятие социализма, а представление о двух стратегических противниках, закрытых друг для друга, друг другу не доверяющих и вынужденных ожидать наихудшее недруг от недруга. Советский и американский эксперты добавили к этому свое профессиональное понимание технических возможностей ра-кетно-ядерного нападения и противоракетной защиты. А как называть двух противников — «звездно-полосатый» и «красный» или «социализм» и «капитализм», — несущественно. Что существенно для стратегического анализа — так это способность обществ и государств к открытости, к сближению и потому — к доверию.

Ключ к открытому обществу физик-теоретик Сахаров увидел в правах человека. Кощееву иглу закрытого, тоталитарного общества он увидел в привычном пренебрежении к правам отдельного конкретного человека — привычном и для государства, и для его граждан. Поэтому физик отдался «правозащитной текучке» — спасению конкретных людей. И поэтому столь мало его занимали и теоретические очищения научного социализма, и исторические расследования научного антисоциализма. Помочь родной стране, а тем самым и всему миру, могло практическое внедрение прав человека в жизнь общества, начиная с права на интеллектуальную свободу. Воплощением этого права была и великая книга «Архипелаг ГУЛАГ», перед которой Сахаров преклонялся.

Трудность поставленной практической задачи он не преуменьшал. В 1973 году на вопрос журналиста, что же можно сделать, он ответил: «Сделать, по-моему, почти ничего нельзя. Нельзя, так как [советская] система внутренне очень стабильна. Чем система несвободнее, тем лучше она внутренне законсервирована»³⁰

.

Солженицын вспоминает слова Сахарова того же времени: «Вся наша деятельность имеет смысл только как выражение нравственной потребности» и замечает: «Возразить содержательно я ему не мог, просто я всю жизнь, вопреки разуму, не испытывал этой безнадежности, а, напротив, какую-то глупую веру в победу»³¹. Но дело не только в глупой вере. Сахаров гораздо ближе — по долгу службы — был знаком с устройством высшей власти сталинистского государства. По воспоминаниям его сотрудника: «Когда умер Сталин, все были в каком-то оцепенении <…>. У всех тогда было впечатление, что должно случиться что-то, а Андрей Дмитриевич говорит: «Да ничего не случится, общество — это настолько сложная система, там все маховики так устроены, что все будет вращаться по-старому. Все сцеплено»

³².

Конкретными делами, «правозащитной текучкой» Сахаров делал то, что ощущал нравственной потребностью и в чем видел силу, только и способную преобразовать сталинский социализм в открытое, жизнеспособное общество.

Наиболее остро Солженицын и Сахаров расходились в отношении к праву человека покидать родную страну. Это право, провозглашенное во Всеобщей декларации прав человека, Сахаров считал принципиально важным. Но оно вызывало наибольшие возражения у Солженицына, который на первое место ставил обязанность человека, провозглашенную в русской пословице: «Где кто родился, там и пригодился». Эту пословицу он напомнил «вождям Советского Союза» в начале своего письма им в 1973 году: «…пытаюсь сказать тут кратко главное: что я считаю спасением и добром для нашего народа, к которому по рождению принадлежите все вы — и я. Это не оговорка. Я желаю добра всем народам, и чем ближе к нам живут, чем в большей зависимости от нас — тем более горячо. Но преимущественно озабочен я судьбой именно русского и украинского народов, по пословице — где кто родился, там и пригодился, а глубже — из-за несравненных страданий, перенесенных нами. И это письмо я пишу в предположении, что такой же преимущественной заботе подчинены и вы, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам…»³³

И гуманитарный физик, и писатель-математик стремились обеспечить свободную достойную жизнь для своей страны, но пути к этой цели видели очень по-разному. Сахаров тоже обращался к «вождям Советского Союза», но возможным видел спасение не «одной отдельно взятой» родной страны, а лишь цивилизации в целом. Достигнуть эту цель, по его мнению, можно лишь на основе прав и свобод человека, в том числе и свободы в выборе своего места жительства: