Андрей Сахаров

Подготовка радиоастрономической экспедиции длилась около года — непростое дело в стране, разрушенной войной. Практической организацией экспедиции занимался Яков Альперт, один из сотрудников Мандельштама и Папалекси в довоенных исследованиях. Экспедиция, в составе которой было около тридцати физиков и астрономов, на корабле отправилась к берегам Бразилии 13 апреля и вернулась 27 июля 1947 года. Это было уникальное событие научной жизни СССР, и Вавилов лично опекал его⁴⁷.

Альперт имел собственные основания заметить перемену в отношении вождя страны к науке после Хиросимы — накануне войны он пережил странную историю с несостоявшейся Сталинской премией. В 1939 году шестидесятилетие Сталина отметили его избранием почетным членом Академии наук и титулом «корифея науки». Поверил ли вождь в это или просто решил лично взяться за науку, но он учредил премии своего имени за научные достижения. В 1940 году Академия наук готовилась к первому присуждению Сталинских премий и в списке работ по физике первой поставила «Распространение радиоволн вдоль земной поверхности», авторами которой вместе с Мандельштамом и Папалекси значились Альперт и еще два молодых физика; следующей по важности стояла работа «Самопроизвольное деление урана» Г. Н. Флерова и К. А. Петржака. Ученый секретарь отделения физико-математических наук АН СССР опубликовал заметку о предстоящем присуждении в «Правде», Альперту предложили выступить по радио, и выступление прозвучало на всю страну. А Флеров даже устроил банкет по поводу неизбежного, казалось бы, награждения⁴⁸.

Однако вождь решил иначе и не дал обеим указанным работам премий «имени тов. Сталина». Хорошо еще, что согласился с мнением академии и не дал премии проекту «вечного двигателя» тов. И. А. Огурцова⁴⁹

. В биологии дело обстояло хуже — первая Сталинская премия досталась Трофиму Лысенко с его биоалхимией.

Пять лет спустя корифей науки увидел, что из областей физики, которые он счел малоинтересными накануне войны, выросли радиолокация и ядерная бомба — важнейшие технические достижения только что окончившейся войны. Этот конфуз вождя, вероятно, помог президенту академии заручиться его доверием.

Чего президент не мог

Президент Академии наук мог многое, но далеко не всё. Партия и правительство, одной рукой построив высокогорную станцию и снарядив заокеанскую экспедицию, другой все крепче сжимали бразды правления наукой, которые одновременно были и путами. Вавилов ясно почувствовал это осенью 1946 года во время первых выборов в академию при его президентстве. Среди других была выдвинута кандидатура Игоря Тамма — главного теоретика ФИАНа, члена-корреспондента АН с 1933 года. Его избрание в академики казалось совершенно неизбежным и по его положению в науке, и в силу того, что новый президент хорошо знал его. Однако еще лучше знали в секретариате ЦК, где все кандидатуры рассматривались перед выборами и… Тамм не получил одобрения[4]

.

Вавилову пришлось выдвинуть другого кандидата, другого фиановского теоретика — Михаила Леонтовича. Больше всех с этим был не согласен сам Леонтович, и это, видимо, единственный случай в истории академии, когда кандидат столь решительно сопротивлялся своему избранию. 24 ноября 1946 года он написал письмо президенту академии и директору своего института: «Обращаюсь к Вам с просьбой использовать Ваше положение в Академии и авторитет и принять меры, которые гарантировали бы меня от избрания в действительные члены АН»⁵⁰. А в письме, по его просьбе зачитанном на собрании отделения ФМН, Леонтович объяснил: «Имеются уже два кандидата физика-теоретика, которые, на мой взгляд, являются несомненно достойными избрания в действительные члены АН, — это профессора И. Е. Тамм и Л. Д. Ландау. Поэтому, не желая конкурировать с этими кандидатами, я и считаю нужным свою кандидатуру снять»⁵¹.

Свобода академических выборов ограничивалась тем, что мнение ЦК заранее, перед тайным голосованием, доводилось до партийных академиков, которым надлежало позаботиться, чтобы это мнение не было тайной для академиков беспартийных. В 1943 году, при избрании Курчатова, академики не сразу прислушались к воле партии. В ноябре 1946-го они оказались послушнее — оставили Леонтовича в списке кандидатов, выбрали его большинством голосов (13:2) и забаллотировали Тамма (4:11)⁵². Более послушными академиков сделало только что прогремевшее на всю страну погромное постановление ЦК «по литературе» от 14 августа. Его изрек главный партийный идеолог А. А. Жданов, растоптав поэзию Анны Ахматовой и прозу Михаила Зощенко. А теперь тот же самый Жданов высказался против кандидатуры Тамма. Понятно, что его мнение перевесило научные заслуги кандидата.