Андрей Столяров

На мосту перед Бельском мы слегка застреваем. Мы уже вывернули на основную, заасфальтированную часть дороги, и нас сра­зу же притормаживает бредущий по ней встречный поток людей. Чем ближе к Бельску, тем он становится гуще. Мы едва-едва пол­зем по обочине, переваливаясь с кочки на кочку, снизив ско­рость до минимума, чтобы никого не задеть. Странно вы­гля­дят эти люди. Они бредут как бы все вместе и одновременно — поодиночке, разобщенные, замкнутые в себе, не замечающие других. Мутным облаком ви­сит над толпой лишь шарканье ног. Не слышно разговоров, не ощущается в них ни радости, ни про­щальной тоски. Молчат даже дети, цепляющи­еся за родителей. Все глаза устремлены только вперед — куда-то за го­ризонт — туда, где вздымается куполом Звездный Ковчег, гото­вый унести бедный народ в далекий галактический рай. Внутренне они уже простились с Землей. И я в который раз думаю, что же за мир мы построили, если миллионы людей готовы на все, лишь бы вырваться из него.

— Как они будут там жить? — с ужасом спрашивает Лизетта.

Вот именно.

Как они будут там жить?

А как будем жить мы, остающиеся на Земле?

— А как будем жить мы? — спрашивает Лизетта.

От неожиданности я чуть не выпускаю руль из рук. Джип сносит влево, две женщины, бредущие нам навстречу, едва успевают посторониться. Что происходит? Это простое сов­падение или как? Или я, просканировав сознание Лизы, тем самым невольно подключил ее к таинственному «психогенному полю» и теперь она чувствует, «читает» меня так же, как я ее? Или, быть может, пока еще не «читает», но ситуативно улавливает мои ощущения, которые и облекает в слова? Так что же? Это и есть механизм экстрасенсорной инициации? Но я ведь и Сару тоже осторожно сканировал. Выходит, что я и ее, не подозревая о том, подключил? И, кстати, что с ней сейчас? И, кстати, как там лейтенант Ходаков? В последний раз я видел обоих прижатыми к тверди защитного поля, когда на них накатывалась толпа. Как там вообще обстоят дела? Наша Станция, наверное, уже заблокирована. Напрасно все эти люди с таким упорством стремятся туда.

Я думаю, что мне, конечно, следовало бы связаться с Центром, по крайней мере, сообщить им, что я жив, здоров, где сейчас нахожусь. Собственно, это моя прямая обязанность. Но я тут же соображаю, что как только я выйду на связь, мне немедлен­но при­кажут вернуться на Станцию или даже сдернут в Москву. Если арконцы в самом деле уходят, то на счету будет каждый эксперт. А вдруг возникнет какое-нибудь осложнение? А вдруг арконцы решат сделать нам какой-нибудь прощальный подарок? Но мне сейчас не до меж­цивилизационных перипетий. Мне сей­час надо вытащить от­сюда Машеньку, Лизетту и Павлика. Нельзя терять ни минуты. Ведь ясно же, что как только Станции схлопнутся, как только будет отключен транспортный канал на арконский ко­рабль, весь этот истерический людской поток хлынет назад. А что может сотворить толпа, утратившая надежду, мне даже трудно вообразить.

Нет-нет, Центр пока подождет.

Мы выруливаем на мост перед Бельском. Перила на правой его стороне выломаны, там стоит ограждение. Похоже, произошла авария, и действительно сверху, с середины моста, становится видно, что на другом берегу реки два трактора, выплевывающие натужные выхлопы, тащат из глубины лежащую на боку тушу автобуса. Из разбитых окон его стекает вода. Так вот какова судьба отставшей части конвоя. Выжил ли там хоть кто-ни­будь, успел ли выбраться изнутри, или десятки фамилий бу­дут приписаны к мартирологу, длина которого увеличивается с каждым днем? Каждая фамилия — смерть. Каждая фамилия — смерть. И это тоже свидетельствует о том, каков наш мир…

Мне вдруг, впервые пожалуй, захотелось уйти на Терру. Пус­кай там будет отупляющий, идиотический (согласно Марксу), изматывающий сельскохозяйст­вен­ный труд, с утра до вечера, с вечера до утра, пускай там будет соха, отвалы земли, запах на­воза, мычание дойных коров, пускай там будет скучное, как раз­варенные макароны, унылое, монотонное повторение прой­денного пу­ти, зато там не будет зеленоватых трупных теней, приторных испарений смерти, все явственнее, все сильнее про­питывающих земную жизнь.

И Лизетта, кажется, тоже что-то подобное ощущает. Она ловит в зеркальце наверху мой взгляд и спрашивает:

— Ты остался из-за меня?

Так ей все и скажи.

— Из-за тебя, разумеется, но, конечно, не только из-за тебя. Из-за себя самого — тоже. И из-за него, — я слегка киваю на Павлика. — И из-за Машеньки. И в каком-то смысле даже из-за Анжелы. Вообще — из-за всего, что у нас есть…

— Не понимаю, — задумчиво произносит Лизетта.

— Поговорим об этом потом…