Андрей Столяров

Она в значительной мере права. Из-за нее, конечно, из-за нее прежде всего. Из-за нее, и это чистая правда. Никогда раньше такого не ощущал, но теперь мне совершенно ясно, что я остался именно из-за Лизетты. Я не знаю, что дальше будет с нами со всеми. Я не знаю, что дальше будет с Землей. Выживем ли мы, чиркнув по краю бездны, как в истории человечества про­исходило уже не раз, или гребень вздымающейся ката­строфы накроет нас с головой. Этого не знает никто. Я — в том числе. Твердо я знаю только одно: даже если нам суждено утонуть, мы утонем с ней вме­сте, не расцепляя рук, я до последней секунды буду под­дер­живать ее на поверхности, сам уже захлебнусь, но последний глоток воздуха отдам ей…

Лизетта вновь ловит в зеркальце мой взгляд.

— Или нет… Кажется, я понимаю, — медленно говорит она…

Улицы Бологого пустынны. Начало шестого утра — большинство людей еще спит. Мы оставляем джип в переулочке неподалеку от станции и проходим в само здание, схо­жее по конфигурации с праздничной, вытянутой, овальной ко­робкой конфет. Здесь нам везет. По расписанию скоро должен прибыть «Сапсан», следующий на Петербург. Стоянка в Бологом у него всего две минуты, сто двадцать секунд, но больше нам и не надо. Билеты в кассе, к счастью, тоже имеются. Я беру биз­нес-класс, чтобы нам сидеть за одним столиком, и в кафе, в уют­ной нише, неподалеку, видя блеск в глазах Машеньки, Пав­лика и Лизетты, покупаю салаты, поджарку, чай, кофе, пирож­ные — сметается это все за пару минут, причем молодежь, как я понимаю, не прочь была бы и повторить, а затем в полу­сон­ной одури мы располагаемся на платформе. Залитая вдоль ко­сым солнцем, она совершенно безжизненна. Мы здесь одни, и мне кажется, что во всем мире мы тоже сейчас одни: на тысячи километров вокруг простирается теплая, такая же еще сонная, убаюкивающая тишина.

Впечатление это не рассеивает даже непрекращающийся по­ток новостей. Сеть заполнена роликами, демонстрирующими про­цесс самоликвидации Станций: исчезает дымка защитного поля, выцветает оранжевая черта, обозначающая границы его, манной кашей ополза­ют очертания Куполов, и наконец светлые лужицы «молока» без следа впи­тываются в почву. Картинки эти пере­би­ваются коммен­тари­ями экспертов, взахлеб пытающихся объяс­нить нам то, чего они сами не понимают. Подводятся пред­ва­ри­тельные итоги. Согласно пер­вым оценкам количество пере­се­лившихся на Терру землян со­став­ляет около трех миллионов че­ловек. Эксперты считают, что этого вполне достаточно для за­пуска устойчивого развития. Упоминается ряд деталей: ока­зы­вается, сопротивление стран Юга привело к тому, что баланс мигрантов смещен в сторону белых европейцев и американцев, также — в сторону ки­тайцев, индийцев, а среди них — в сторону городского и обра­зованного населения. Обсуждаются последст­вия этого для Зем­ли. Политики разных стран в один голос при­зывают граждан к спокойствию и клянутся буквально в ближайшие дни наладить везде нормальную жизнь…

Сообщения перебивают друг друга. Их целые тьмы, но мель­кают они как тени, пребывающие где-то в астрале. К нам это отношения не имеет. Машенька дремлет, доверчиво при­валив­шись ко мне. Лизетта отходит в сторону, прижимает к уху сото­вый телефон, до меня долетают обрывки скомкан­ных фраз: «Все в порядке, мамочка… Не беспокойся, у нас все, все в порядке… Мамочка!.. Мы уже едем домой»…

— Как вы думаете, они вернутся когда-нибудь? — спрашивает Павлик.

Он, конечно, имеет в виду арконцев.

Я пожимаю плечами.

Сказать мне нечего. Ответ известен лишь звездам, которые сейчас не видны.

В свою очередь спрашиваю:

— А твои родители — как?

— Добрались до Бельска. Там сейчас организуется эвакопункт…

— Откуда ты знаешь?

Теперь пожимает плечами Павлик:

— Знаю, и все…