Ангелы смеются. «Один из многих»

Бессмысленный разговор. Он не согласится, у них договоренность, никто не жертвует своей жизнью, ради спасения того, кто сознательно пошел на…

(нервничает, запинается)

…не то, чтобы на смерть, …на смертельный риск. Просто такой его крестный путь.

Он считает себя одним из многих.

Неужели ты еще не понял? У них есть надежное средство заставить его сдаться на суд и молчать, он должен быть обвинен и осужден, обвинение прежнее: «враг нашего государства, противник веры, смущающий своей ересью народ». Разумеется, прозвучит несколько иначе, его будут судить с теми, кто нарушил Закон.

ПИЛАТ(на время ослеплен, багровеет от ярости):

Ты не посмеешь мне помешать. Ты знаешь, что он не один из многих.

КАИАФА(отступает, говорит и наблюдает за ним):

Лучше бы они считали его одним из многих. Он достаточно раскрыл себя.

Посмотри на меня, разве я могу чему-нибудь помешать.

…А ты ему не помешаешь…

ПИЛАТ(приходит в себя, оглядывает его, презрительно усмехается):

«Первосвященник» …

КАИАФА(«успокаивает» его, подавлен):

Не на долго. Свернут мне шею где-нибудь в темном углу. А ты не боишься похорон с почестями?

Как же честь воина, преданного своему цезарю?

…Он не цезарь и над ним только Бог…

(Пилат не отвечает, жестом предлагает ему сесть. Отворачивается, приказывает подать вина. Наливает гостю, тот выпивает сразу и наливает себе еще, смотрит вопросительно на Пилата)

ПИЛАТ(не хочет пить):

Валяй, валяй, что-то ты совсем раскис.

(приказывает позвать Иисуса, тот приходит)

КАИАФА(встает, в глазах мелькает ужас и потухает):

Я пришел открыть тебе, что ты умрешь за свой народ. Необходимо, чтобы тебя осудили как преступника, тогда им достаточно твоей головы. Это остановит людей. Если большое количество народа примет твою веру, некому будет оказать сопротивление с оружием в руках иноземным захватчикам. Мы будем порабощены.

ИИСУС(мягко):

Это заблуждение. Вы уже порабощены…

КАИАФА

(подавлен, в его голове крутятся только что произнесенные им слова, словно он еще не произносил их):

Я знаю. Я говорю не от себя, так, что можешь не доказывать.

Я это знаю, как никто другой. Меня уже нет, есть только религия моего народа и государство моего народа …Два ночных призрака. Помнишь, ты предупреждал меня…

ПИЛАТ(раздраженно):

Завел панихиду… Еще не кончено. Передай, я хочу слышать голос народа, без этого я ничего не решил.

КАИАФА (неожиданно трезво):

Разумеется.

(поворачивается к Иисусу)

Но не всегда всем безопасно выходить на улицу.

(Иисус смотрит на него внимательно, уходит. Каиафа наливает себе вина, много пьет)

(Пилату)

Меня никто не ждет. Мы не дикари какие-нибудь, нельзя же убить такого человека, не сообщив ему причины.

(Пилат отворачивается, презрительно морщится. Иисус возвращается.)

(Иисусу, смотрит на него, не качает, а мотает головой)

Ты был обречен с самого начала, ты предлагаешь им что-то не осязаемое, но для этого они должны отказаться от вполне осязаемого, единственного в существовании чего они могут убедиться и что доставляет им вполне осязаемое, пусть в заблуждении, забвение.

(забывается от хмеля)

Они любят иногда почувствовать себя мышами над своей кладовой, змеями, скарабеями, …бревном, тяжело все время быть человеком по образу и подобию Создателя, не постигнув его совершенства.

…И я с ними …смотрю на Небо как из колодца: видно далеко, только глубоко… не добраться…

(ему видится, как он, еще мальчиком, залез в пересохший колодец, посмотреть из него на небо)

(«просыпается»)

Ты ведь знаешь простых людей, с самого детства они учатся, страстно учатся воздвигать из всякого рода осязаемых благ и привязанностей стену между собой и бедствиями.

А потом сквозь нее не пробиться ни нам, священникам, туда, тем более сквозь собственную стену, ни им, пастве, сюда, поближе к Богу…

(спокойно, даже ласково)