Анна Керн. Муза А.С. Пушкина

По преданию, Анна Петровна нянчила Сашу, когда тот был еще совсем малышом. Правда это или нет, неизвестно, но, во всяком случае, когда он поступил на учебу, Анна по просьбе родных приняла живое участие в своем троюродном брате, и его мать писала Феодосии Петровне о «доброй нашей Керновой», которая относится к Саше «как самая искренняя родственница». Керн навещала Сашу во время учебы и брала к себе на время вакаций (каникул). Юноша тяготился учебой в военизированном заведении с муштрой и строгой дисциплиной, его возвышенную натуру привлекали совсем другие вещи: история, литература, искусство. Саша пробовал рисовать и мечтал стать художником. И видимо, в тот период Анна Петровна стала его настоящим другом, единственным человеком, который понимал его склонности, поддерживал в трудные минуты, давал поверить в то, что мечты могут стать реальностью. Нет ничего особенного в том, что восторженный юноша влюбился в свою троюродную сестру, моложавую, красивую и очаровательную женщину, представлявшуюся ему кем-то вроде его доброго ангела. Напротив, было б странно, если б этого не произошло. Удивительно другое – то, что 36-летняя Анна Петровна ответила на чувство 16-летнего Саши. Возможно, она интуитивно поняла, что наконец-то встретила ту настоящую, искреннюю преданную любовь, которую безуспешно искала всю свою жизнь…

Александр Васильевич Марков-Виноградский.

Неизвестный художник. Портрет Екатерины Керн.

В своих мемуарах Марков-Виноградский со свойственной его стилю сентиментальностью и поэтичностью красочно описал романтическую атмосферу их первых свиданий.

«Я помню приют любви, где мечтала обо мне моя царица… где поцелуями пропитан был воздух, где каждое дыхание ее было мыслью обо мне. Я вижу ее улыбающуюся из глубины дивана, где она поджидала меня… Когда сходил я с лестницы той квартирки, где осознал я жизнь, где была колыбель моих радостей… по мере удаления моего от заповедных дверей, грусть больнее и сильнее вкрадывалась в сердце, и на последней ступеньке невольно всплыли слезы на отуманенных глазах… Никогда я не был так полно счастлив, как на той квартире! Из этой квартиры выходила она и медленно шла мимо окон корпуса, где я, прильнувши к окну, пожирал ее взглядом, улавливал воображением каждое ее движение, чтоб после, когда видение исчезнет, тешить себя упоительной мечтой! Она повернула за угол… кончик черного вуаля мелькнул из-за угла, и нет ее… О, как жадно порывалось сердце вслед за нею… хотелось броситься на тротуар… чтобы и след ее не истерся посторонним, казалось, и в нем была ласка, и завидовал я тротуару!.. А суббота настанет… в чаду мечты летишь по проспекту, не замечая ничего и никого, превратившись весь в желание скорее дойти до серенького домика, где ее квартира… И вот уже взгляд отличает то, к чему сквозь здания, сквозь деревья и дом… Уже обозначилось в доме окно… и она выглядывала из него, освещенная заходящим солнцем… И вот поцелуй сливает нас, и мы счастливы, как боги!.. Так я царствовал в сереньком домике на Васильевском острове!..

А эта беседка в Петергофе, среди душистых цветов и зелени в зеркалах, когда ее взгляд, прожигая меня, воспламенял… И мы под песню соловья, в аромате цветов, любовались друг другом, смотря в зеркальные стены беседки.… Она так чудно хороша, что я был в счастливом забытьи…»

И. Е. Репин. Портрет композитора Михаила Глинки, 1887 г. Москва, Государственная Третьяковская галерея.

Как показало время, любовь кадета Саши к «ни вдове, ни девице» Анне Петровне не была юношеской прихотью, вспышкой романтического воображения или следствием игры гормонов в молодом организме. Александр пронес это чувство через всю жизнь, до конца его дней в нем уживались удивительная нежность к избраннице с безграничным восхищением ею. Большинство исследователей изумляет то, что в его сердце напрочь отсутствовала ревность. И это не было хитростью, уловкой с целью обмануть будущих читателей его записок – для таких вещей А. В. Марков-Виноградский был слишком искренним и простодушным человеком. То, что «его богиня» пользовалась таким успехом у множества интересных людей, включая самого Пушкина, действительно льстило самолюбию, и только.

К моменту начала их романа (1836 или 1837 г.) отца Александра уже не было на свете. Скоро скончалась и мать, поручив сына (а заодно все его имущество) заботам той самой «образованной» тетушки Феодосии Петровны, которая когда-то учила маленького Сашу. Очевидно, она уже знала о романе Анны и Александра и негодовала против него, так как Саша в тот год оставил в своем дневнике запись «Неужели счастье сына может убить мать?»