Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

Литвинов не ошибся насчёт судьбы Франции и будущего Европы, однако на самом деле был не столь уверен в том, куда придётся удар Гитлера. И все же по британским отчётам создаётся впечатление, что Литвинов и Хадсон хорошо поладили. «Советское правительство [заверил Литвинов] будет готово к консультациям с Кабинетом Его Величества и другими органами по всем вопросам, относящимся к ответным мерам, как дипломатическим, так и экономическим. Он дал понять, что не исключает возможности вооружённого ответа». В отчётах Литвинова ничего подобного не находится — то ли потому, что Хадсон преувеличивал, то ли потому, что Литвинову приходилось считаться со скептицизмом собственных коллег[513]. Хадсон провёл в Москве несколько дней, но ни к чему конкретному его поездка не привела.

Говоря о мнении «в Москве» или используя слово «мы» для описания позиции правительства, он выражал не просто личное мнение. Если Литвинов говорил только от своего лица, он давал это коллегам понять[514]. В своей речи 10 марта в Москве Сталин лично открыто предупредил Великобританию и Францию, что им не стоит рассчитывать, будто всю работу за них сделает СССР. Он обещал, что Советский Союз не пойдёт впереди них, чтобы потом остаться один на один с нацистской Германией. То, о чем Литвинов говорил за закрытыми дверями, Сталин высказал открыто: политика коллективной безопасности провалилась. И он задавался вопросом — а может ли Советский Союз положиться на Британию и Францию в случае войны?[515]

Пока Хадсон встречался с советскими властями, в Лондоне разворачивались другие приготовления. После отклонения предложения Литвинова на крупной конференции по международной безопасности в Бухаресте британское правительство наконец взяло инициативу на себя. 20 марта Форин офис предложил четырехстороннюю декларацию, которая включала Советский Союз и призывала к совместным переговорам в случае угрозы миру в Европе. Спустя два дня декларацию подписали Франция и СССР. Дело оставалось только за Польшей.

24 марта министр иностранных дел Польши Бек отклонил британское предложение. Форин офис не спешил информировать Майского о решении поляков. Новость пришла после утечки только через несколько дней. 25 марта Литвинов сказал Сурицу, что не особенно рассчитывает на успех британского предложения, пусть это и лучше, чем ничего. Он сомневался в том, что Польша ответит согласием, но точных данных у него не было[516].

28 марта Владимир Потёмкин, замнаркома иностранных дел, заверил посла Польши Гржибовского в стремлении советского правительства наладить отношения. Журналисты сообщили, что при встрече на следующий день Пайяр спросил Литвинова, есть ли у советского правительства какие–либо условия для ратификации четырехсторонней декларации. На это Литвинов ответил, «что условий не ставили, но что считаем очень важным сотрудничество Польши, каковое мы всегда ей предлагали. И все же в отсутствии вестей из Лондона Литвинов не оставлял сомнений насчёт намерений Польши. «Я полагаю, что пока Польша не получит какого–либо непосредственного удара со стороны Германии, вряд ли удастся изменить линию поведения Бека»[517]

.

Наступило 29 марта. Литвинов вновь написал Сурицу, что у него нет достоверной информации об ответе Польши на британское предложение, «но он был, по–видимому, достаточно определенен, чтобы понять её отрицательное отношение и чтобы дать возможность Чемберлену и Бонне уклониться от дальнейших действий»[518]. В конце концов Майскому позвонил в тот день постоянный заместитель министра сэр Александр Кадоган, чтобы сказать, что, по данным британского отчёта, четырехсторонняя декларация не прошла. По оценке Майского, он «слегка смутился», вероятно, потому что пришлось выждать пять дней, чтобы известить советское правительство. Форин офис узнал о решении вечером 24 марта. Поляки отвергли предложение, потому что не хотели «открыто связывать себя с советским правительством», то есть провоцировать Германию[519]. Польша путала карты уже не в первый раз. Длительное молчание Лондона производило не лучшее впечатление на Москву.