Он говорил, что война могла разразиться в любой момент, указывая на кипу необнадеживающих отчётов разведки на столе. Суриц сообщил, что французы запаниковали и теперь не будут отворачиваться от советской помощи.
И все же испуг Франции не переубедил Сурица. Литвинову он сказал: «У нас нет никакой уверенности, что во время войны нас не предадут и не ударят нам в тыл. Мне поэтому кажется, что мы должны дать согласие на переговоры, но не идти ни на какие обязательства без встречных гарантий»[532]
. Но убеждать в этом никого было не нужно.Одновременно активность проявила, казалось, и Британия. 6 апреля было заключено англо–польское соглашение о взаимопомощи. 13 апреля британское правительство объявило о гарантии безопасности Румынии и Греции, примеру последовала и Франция. С одобрения Сталина Литвинов пожурил Майского за излишний пессимизм в разговорах с Галифаксом и велел дать понять Форин офису, что СССР готов к двустороннему сотрудничеству по оказанию помощи Румынии в отстаивании независимости. На следующий день британское правительство предложило советскому дать совместные гарантии Польше и Румынии, а Бонне тем временем предложил укрепить франко–советский пакт о взаимопомощи. Было ли это стремлением создать трехсторонний союз в противовес Оси зла? Сомнительно, что Литвинов говорил с Сидсом начистоту, пытавшимся оговорить подробности и настаивавшим на взаимности обязательств[533]
. В этом не было ничего нового.Хотя кое–что все же изменилось: 15 апреля Литвинов отправил Сталину предложение по созданию трехстороннего политического и военного союза с Францией и Британией. Британцы и французы постепенно начали открывать карты, о чем Литвинов писал Сталину: «Если мы хотим от них чего–либо добиться, нам также должны понемногу раскрывать и свои желания. Не приходится ожидать, чтобы другая сторона предлагала нам как раз то, чего мы хотим»[534]
. На следующий день Литвинов встретился с вождём, они внесли некоторые изменения и подготовили список предложений из восьми пунктов. СССР предлагал заключение официального соглашения сроком на пять–десять лет, прописывавшего незамедлительную взаимопомощь в случае любой, в том числе военной, «агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств». Последующие пункты уточняли взаимные обязательства, включавшие оказание помощи всем государствам Восточной Европы от Балтики до Чёрного моря по советской границе. Переговоры по военной части соглашения должны были пройти «в кратчайший срок», чтобы прописать детали оказания военной помощи всем государствам, перечисленным в соглашении. Стороны, заключившие договор, обязывались не заключать сепаратный мир. Советское предложение расставило все точки над «i» — или большинство из них. 17 апреля Литвинов передал советские предложения Сидсу. «Огромной важности шаг! — записал в своём дневнике Майский. — Теперь общая линия ясна»[535].Что же заставило Литвинова, а что ещё важнее — Сталина передумать, после того как было объявлено, что Британия и Франция должны взять инициативу на себя? На первый взгляд, внезапная перемена политики кажется очень значительной, учитывая недоверие СССР к британскому и французскому правительствам. Нельзя сказать наверняка, однако, судя по всему, роль сыграло сразу несколько факторов: «паника» Бонне, итальянское вторжение в Албанию, британские декларации и упрямство Литвинова. На протяжении двух годов Литвинов сравнивал себя с Сизифом, которому пришлось преодолевать всевозможные препятствия ради защиты советских государственных интересов[536]
. В 1939 году Сизиф–Литвинов все ещё толкал свой камень к вершине горы. Мог ли он в этот раз противостоять богам? Высокопоставленные чиновники британского МИД Кадоган и Сарджент требовали от Литвинова конкретики и наконец её добились. Того же хотел и Бонне. Логичным было бы предположить, что Британия и Франция на ура воспримут советские предложения. Но этого не случилось. Советский дипломатический шаг в Форин офисе встретили пренебрежительно. «Крайне неудобное соглашение», — сказал Кадоган. Французский посол в Лондоне Шарль Корбен позднее замечал, что советские предложения британцы отклонили с презрением[537].