Антинюрнберг. Неосужденные...

Надо сказать, что в Версале Бенеш проявил завидную нахрапистость и беспредельную наглость- весьма, впрочем, импонировавшие политикам Антанты. Ведь “отчаянно смелый” чешский демократ изо всех сил пинал напрочь лишившегося к этому времени когтей и зубов, обезоруженного и связанного немецкого льва — каковой лев еще недавно доводил французских политиков до смертельно холодного пота.

Впрочем, требования Бенеша к Германии и Австрии выплатить «его» державе репарации, равно как и пожелания отдать Чехословакии в управление обе Силезии и Лужицкую землю (где чехами и не пахло!) — были Хозяевами мира мягко отвергнуты.

Тем не менее Чехословакия в тех границах, которые все же были ей нарезаны, получала изрядные куски со смешанным населением (чешско-немецким, чешско-польским или словацко-венгерским), на которых доля чехов или словаков иногда не превышала пяти процентов. Также к Чехословакии было присоединено Закарпатье (бывшее венгерским тысячу лет), получившее название “Подкарпатская Русь”.

В итоге Чехословакия стала весьма многонациональным государством — 46 % ее населения составляли чехи, 13 % — словаки, 28 % — немцы, 8 % — венгры, и по 3 % — украинцы и евреи. И уже с начала двадцатых годов в новорожденном государстве начались межнациональные распри — причем не только по линии раздела “славяне — неславяне”, но и между чешской и словацкой частью этого детища Антанты.

*

Разногласия эти были, увы, неизбежны. Это французам, англичанам и доверчивым американцам Бенеш с Масариком могли успешно втирать красивую сказку о единстве чехословацкого народа и о мизерной численности национальных меньшинств во вверенном им государстве; для собственно же населения Чехословакии эта байка никак не проходила — словаки, немцы и русины Закарпатья прекрасно понимали, что они отнюдь не чехи, и чехами становиться вовсе не желали — несмотря на старания официальной Праги. Но если недовольством немцев (ввиду их «вины» за развязывание Мировой войны) и русинов (ввиду их малочисленности и хронической нищеты) еще можно было как-то пренебречь, то недовольство словаков выплескивалось весьма и весьма серьезными волнами.

Хотя по названию Чехословакия была «двуединым» государством, на деле, как говорил основатель словацкого правого национализма Андрей Глинка, это политическое образование “являлось федеративным только по названию”. Вся власть находилась в руках политиков из Праги, весьма болезненно реагировавших на любые автономистские поползновения.

Политические, национальные и экономические права немцев, поляков, русинов и даже словаков в “едином государстве ” ущемлялись, они подвергались активным попыткам ассимиляции.

Как ответ, в Словакии серьезной политической силой стала консервативно-клерикальная Словацкая народная партия (Slovenska l’udova strana, кратко — “l’udovcy”, “народники”), существовавшая еще с австро-венгерских времен и пользовавшаяся поддержкой не менее половины словаков. Возглавлявший партию отец Глинка еще в 1920 г. охарактеризовал этот процесс так:

“Мы готовы трудиться 24 часа в сутки ради того, чтобы наша страна превратилась из вассала масонской Чехословакии в свободную белую и христианскую Словакию”.

Словацкие «народники» отнюдь не были «диванной» “партией любителей пива” — по инициативе профессора Войтеха Туки (бывшего в 1923–1929 гг. генеральным секретарем партии) с 1923 г. началось формирование партийной «милиции», носившей название «Rodobrana» (“Народная защита”) — к 1925 г. насчитывавшей в своих рядах более пяти тысяч бойцов. На левом нагрудном кармане черных рубашек «народников» нашивался шестиконечный крест Святых Первоучителей славянских Кирилла и Мефодия — партия таким образом заявляла о своей приверженности традиционным ценностям.

Особо долго щеголять в черных рубашках с крестом Прага народникам не позволила — уже в 1926 г. властями было запрещено ношение партийной униформы, а после того, как это не «умиротворило» членов «Родобраны», в 1927 г. последовало ее полное запрещение. Тем не менее эти репрессии отнюдь не сломили «народников» — на выборах в 1927 г. они триумфально побеждают всех своих либерально-демократических оппонентов, после чего президент Масарик, скрипя зубами, вынужден был назначить из числа «народников» несколько министров.

Впрочем, терпение «либерального» президента было недолгим — правый национализм и католический консерватизм Глинки и Тука был для масона Масарика ножом острым — и в 1929 г. против профессора Туки, отличавшегося особенно радикальной риторикой, были сфабрикованы обвинения в заговоре против государства и шпионаже в пользу Венгрии. Он был приговорен к 15 годам тюрьмы.

“Словацкие народники” под этим предлогом были лишены всех министерских портфелей, а партия де-факто выброшена из политического процесса. И именно с этого момента партия отца Глинки переходит в жесткую оппозицию Праге и провозглашает курс на достижение независимости Словакии.