В тюремной камере Бассама стоял черно-белый телевизор. Он показывал только «Первый канал» на иврите вперемешку с редкими программами на арабском языке. Бассам поставил его на деревянный столик у изголовья кровати, чтобы тот фоном работал, пока он засыпал.
Чтобы сигнал был лучше, приходилось одной рукой придерживать антенну. Было непривычно и странно слушать ежедневные новости на еврейском языке. Больше всего он хотел узнать прогноз погоды: так Бассам мог представить, как идут дела в Саире.
Накануне дня памяти жертв Холокоста он попал на документальный фильм. Ничего удивительного. Бассам часто смотрел пропагандистские передачи. Чем бы они ни заканчивались – все равно смотрел.
Он желал смерти евреям. Хотел видеть, как они умирают один за одним. Как падают. Издыхают от голода. Теряют сознание в канавах. Как газ проникает в комнату через отверстие в потолке. Это кара. Он хотел чувствовать, как их уничтожают.
Бассаму было двадцать, он лежал на кровати и ждал, когда можно будет зааплодировать.
268
На финальной стадии гипотермии человек, испытывающий воздействие экстремально низких температур, получает внезапный прилив крови в конечностях, когда сосуды периферического кровотока доходят до крайней степени истощения.
Жертвы могут даже снять с себя одежду – настолько жар становится невыносимым.
269
В обеденное время на следующий день Бассам шел по металлическим коридорам в столовую. Он едва мог смотреть вниз через железную решетку: равновесие Бассама полетело к чертям.
270
Тяжелая откидная кровать опустилась на пол. Он лег на нее. Заложил руки за голову. В коридорах раздавались крики. Камерная музыка. Колебания одной-единственной струны. Голоса из радио где-то далеко. Ему казалось, он нашел еще одну залежь пустоты под собой. Он подложил под голову зловонную подушку и взял в руку тонкую металлическую антенну. Сперва он хотел порадоваться падающим трупам. Смотреть, как их выкидывают вперед снова и снова, как они замирают в неестественных, чудовищных позах. Знай своего врага, держи его близко. Лучше всего под ногами. В могиле. Он повернулся к стене, натянул тонкое одеяло.
271
272
По громкоговорителю объявили приказ о переписи населения лагеря. Ноябрь: утренний мороз настолько суров, что трещали ветки деревьев.
Тысячи заключенных стекались на тюремную площадь. Кого-то выдернули из кроватей еще в пижамах. На других были надеты куртки, тюремные штаны, униформа, любые перчатки и шапки, смастеренные в бараках. Они выстроились в ровные ряды. Мужчины, женщины, дети. Им приказали бросить одеяла на снег. Кровь немедленно отхлынула от пальцев рук и ног. Энергия от каждой капли тепла тратилась на дрожь.
Комендант лагеря Антон Бергер прошелся вдоль длинных рядов в высоких черных сапогах и куртке с меховым воротником, сложив руки за спиной. Из-за пояса свисала красивая серебряная цепочка с часами на конце. Он щелчком открыл часы и снова закрыл. Прошло пять минут, восемь, десять.
Кто-то свалился в снег полностью одетый, его утащили; но вскоре – как и предсказывал Бергер – слетела шляпа. Чуть погодя сбросили куртку. Еще одну. И еще. Каждый заключенный, который наклонялся, чтобы подобрать выброшенную куртку или помочь другому заключенному, был убит. Одна женщина начала перебирать в руках пуговицы на пальто. Пожилой мужчина разделся до майки. Еще две минуты. Три. Четыре. Бергер снова посмотрел на часы. Заключенные стали падать по двое. Земля была устлана одеждой. Всего двадцать семь минут. Бергер махнул рукой: он продолжит эксперимент в следующий раз, когда погодные условия будут еще суровее. Заключенным приказали вернуться в бараки.
На земле лежали десятки трупов. Бергер приказал немедленно собрать и сжечь сброшенную одежду.
273