Апейрогон. Мертвое море

Позже он повстречает англичан, которые при слове «Бредфорд» демонстративно закатывают глаза, он видел почти нескрываемое разочарование, что это не Оксфорд, не Кембридж, не Эдинбург, не Манчестер, но им с Сальвой город очень понравился, его пространство, открытость, зеленый парк, чистая ухоженная дорожка вдоль реки, ряды низеньких домиков из красного кирпича, дымоходы, магазинчики с яркими жестяными крышами, музыка в лифтах, Манор Роу, Мирор Пул, Норт Парейд, Тамблин Хилл, Роусон, неоновые вывески, кафешки, магазины, запах уксуса, палатка с фалафелем, красные двухэтажные автобусы, мужчины в котелках, женщины в парандже, пожарные машины, мусоровозы, перезвоны церковных колоколов, призыв муэдзина, почтальон, коп-индиец в дредах на Чипсайде, канатоходец рядом с Музеем мира, дорога домой по Пембертон-драйв, улица тихая, вдоль бордюра газон, ворота перекошены, плетистая желтая роза ползет вверх по стене, синяя дверь, белый колокольчик, серебристый почтовый ящик, вешалка для шляп, скрипящие ступеньки, пять спален, вид из их комнаты на небольшой садик, стрекот радиаторов, то, что можно отпускать детей на улицу после обеда, не опасаясь за их безопасность, наблюдать, как они бегают вдоль реки, отрывать мякиш и кормить уток – удивительно простые вещи, даже под грузным серым небом Альбиона – прогулки под дождем, да и сам дождь, косые улицы, лучи солнца, ночная морось, стук капель по крыше, бушующие штормы, нескончаемые шутки про зонтики, некоторые из них Сальва, которая лишь недавно познакомилась с языком, находит довольно смешными.

276

Сальва, когда дождь падает на землю, что поднимается наверх?

277

В библиотеке он читал Примо Леви. Адорно. Сьюзен Зонтаг. Эдварда Вади Саида. Он посмотрел «Список Шиндлера», искал другие фильмы, документальные картины, прочесал кучу нового отснятого материала. Раскопал фотографии лагерей. Нашел все, что мог, про Терезиенштадт. Еще он читал про последствия травмы и ее взаимосвязь с памятью; Адлер, Жане, Фрейд. Приобретение страха. Разрушение памяти в потоке времени. Задача языка.

Подчас ему казалось, что голова готова воспламениться. Он приходил ночью домой к Сальве, измученный, возбужденный, засыпал на диване с открытыми книгами на груди и задранными на журнальный столик ногами.

Он начал работу над магистерской диссертацией: «Холокост: использование истории и памяти и их злоупотребление». Он писал рукопись от руки. Думал на арабском, писал на английском. Он знал, что этими идеями никого не удивишь, но для него они были новы. Он чувствовал себя первооткрывателем на неисследованной территории. Очутился в открытом море. Чаще всего он терпел крушение, и его останки выбрасывало на берег, но иногда появлялась надежда, что скоро завиднеется суша. Он продолжал искать точку опоры, но суша исчезала перед глазами. Это вызывало неподдельный ужас. Во что бы то ни стало он не должен струсить. Он хотел говорить об использовании прошлого для оправдания настоящего. О спирали истории, о связи одного момента с последующим. О том месте, где прошлое переходит в будущее.

Он был самым взрослым слушателем в потоке. Исследования мира. Он сидел на предпоследнем ряду в аудитории, тихо как мышка. Редко говорил громче шепота. Редко вызывался отвечать, но, если решался, его голос звучал медленно, мягко, взвешенно. Он покидал занятие с опущенной головой. Курил в одиночестве, подальше от зданий. Прятал ковер для молитв от людских глаз.

И все равно кто-то узнал: он палестинец, активист, потерял дочь десяти лет от роду, изучает Холокост.

Он знал уборщиков, охранников, поварих по именам. Приветственно кивал им, когда проходил мимо. Они были открытыми и веселыми. Хотели знать, за какую футбольную команду он болеет. Спорт его не интересовал, но он начал носить бело-голубой шарф Бредфорда. Им нравилось, как он произносит название их города, нравился его сильный арабский акцент. Брр-ад-ф-форт. За хромоту его прозвали Кайзер Созе. Ему сказали, что он чем-то похож на Кевина Спейси, только арабского пошива. Он понятия не имел, о ком шла речь, поэтому взял в прокате фильм и посмотрел его с Сальвой. Они посмеялись над тем, что он был одним из «Обыкновенных подозреваемых». Жизнь палестинца. Маленькие иронии.

Его приглашали на вечеринки, на обеды, на симпозиумы. Он принимал приглашения: одно в Глазго, другое в Копенгагене, третье в Белфасте. Это было его проклятие: он терпеть не мог разочаровывать людей и не умел говорить нет.

На все вопросы, которые так или иначе находили к нему дорогу, где бы он ни был, у него был заготовлен один и тот же ответ. Невозможно провести параллель между теми, кто сидит в тюрьме, и теми, кто их туда посадил. Уничтожьте тюрьму. Оккупация основана на ошибочном представлении о безопасности. Она должна закончиться. Пока этого не произойдет, ничего сделать будет нельзя.