АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

В середине июня — очередное автомобильное путешествие до Петрозаводска. На обратном пути задерживаюсь в Ленинграде. Повидалась с четой Семеновых: Николай Андреевич — друг Сани по «Шарашке». Посетив Самутиных, впервые увидела работу В. Лакшина «Друзьям „Нового мира“», перепечатала ее для себя. Посетила дачу сестры Кирилла — Нади Симонян. Коснулись с Надей больной для меня темы: Кирилл написал для АПН статью, где дурно и неверно сказал о Сане. Надя — максималистка. Помимо всего, она не прощает Сане поступка со мной. Она не склонна думать, что Кирилл не прав. Я пыталась в свое время отговорить Кирилла от публикации статьи, пыталась убедить в неправоте его «теории», будто Саня сам «устроил» себе арест с целью сохранения своей жизни, для чего и писал компрометирующие его письма. Я предлагала Кириллу прийти ко мне, чтобы почитать Санины письма военных лет, убедиться в его искренности, в его сверхпатриотизме того времени.

— Это ни к чему. Все психологически доказано, — уверял меня Кирилл. Окончательный текст своей статьи он мне не показал, но я знала от Константина Игоревича, что он бросил-таки это обвинение Сане.

Возвратилась домой. Месяц приятной дачной жизни в нашей «Бор-зовке». Там с помогавшей мне Люцеттой приняла гостей из Одессы — Василия Степановича Лескова с сыном-подростком и супругой Галиной Петровной Филипповой. В свое время они своими воспоминаниями пополнили Солженицыну материал для «Архипелага ГУЛАГа». Переписка переросла в дружбу, и вот они там, где был завершен окончательный вариант «Архипелага…» и откуда он улетел за границу. Отрадно отметила, что их отношение к даче подобно моему: они тоже смотрели на нее, как на будущий мемориал. Они были полны желания приложить к ней свои руки.

С помощью Василия Степановича укрепляется и покрывается краской писательский столик, опиливаются сухие ветки на осеняющей его иве, чинится труба, подтекающая во время дождей… Василий Степанович — неплохой художник. Он устраивает себе нечто вроде мольберта и делает зарисовки. Через некоторое время я получу от него написанный маслом «Писательский уголок» у Истьи и акварельный рисунок мостика через нашу речку.

Галина Петровна делится со мной своими семейными трудностями. Она в свое время добилась помилования Василия Степановича, — он был «25-летником». И вот таким необычным образом завоеванное счастье оказалось не так уж гармонично, увы…

Съездив в Рязань и покончив с осенними работами в «Борзовке», предпринимаю еще одно путешествие — в станицу Вешенскую к подруге студенческих лет Люсе Солдатовой. В одном из писем Люся задала мне вопрос: не родом ли из их мест мои предки? В их краях есть хутор Решетовский и речка Решетовка. Речка называется так потому, что теряется в песках и, снова вынырнув на поверхность, впадает в Дон.

В местном музее с интересом рассматривала старинную карту Донского края. К своему величайшему удовольствию отметила: на ней нет еще станицы Вешенской, но обозначен хутор Решетовский. Это подтвердило рассказы моих тетей, что род Решетовских тянется от казаков, живших в верховьях Дона. Я осуществила свою мечту — съездила в уже захиревший хутор Решетовский, постояла у речки — моей однофамилицы.

Вернувшись в Москву и отдав проявлять многочисленные фотопленки, настраиваюсь на серьезную работу. За лето я очень оторвалась от писания, и чтобы подойти к нему, возобновила печатанье на машинке уже написанного ранее. Первая глава второй книги готова. Берусь за вторую, потом — за третью. Отпечатаю рукопись — тогда примусь ее продолжать.

21 сентября в ВААПе подписала договор с польским издательством на издание своей книги «В споре со временем». Впервые заключала договор с конкретным иностранным издательством. До этого все делало за меня АПН. Вот когда произошел «прорыв в социалистическую страну моей книги», как выразился когда-то Константин Игоревич, имея в виду Чехословакию, не Польшу. А почему же сорвалось у чехов? По этому поводу ничего вразумительного АПНовцы мне не говорят. А со времени моего разговора с чешским переводчиком Карелом Томашеком прошло уже целых два года…

Осень 1977-го принесла мне сверхрадостное событие. 6-го октября у племянницы Марины родился сын — Андрюша. Им, этим мальчиком, я буду жить все его детство, все его отрочество.

Но, как часто случается в этой жизни, радость сменилась печалью. 18-го октября утром мне позвонила из Ленинграда Надя Симонян:

— Наташа, умер Кирилл.

— Этого не может быть! — вырвалось у меня.

— Умер…

Я Кирилла давно не видела, давно ему не звонила. Даже привезенную для него разрисованную Надей тарелку не успела передать. И все потому, что между нами стала его злополучная статья, порочащая Саню, — не только написанная, но и напечатанная в Дании.