Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

Но Иван Павлович не из тех людей, кого можно сбить с его хода мысли, а уж что говорить о его хладнокровии при встрече с невоспитанным поведением, и он, не меняя тональности голоса, в прежнем спокойствии даёт Клаве ответ. – Ты совсем скоро на всё перестанешь обращать внимание. И… – И вновь Клава не даёт Ивану Павловичу закончить свою фразу. И на этот раз не простым выплеском эмоций, со своим ничего не желаю слушать и с меня достаточно всех этих ваших наставлений и нравоучений, да вы побудьте на моём месте и тогда посмотрим, как вы запоёте, а сейчас Клава решила пойти куда как дальше в своём эмоциональном запале.

Так она в лице ещё больше исказилась в негодовании, и с нервно вырвавшимися из неё словами: «Всё! Нет у меня больше сил», со всей своей, насколько ей хватает резкостью, срывается со своего рабочего места, со стула. И видимо это её желание, плюс эти невыносимого характера усилия сорваться со своего прежнего места, а в фигуральном значении, из этого, нет сил больше терпеть невыносимого положения, каким-то невиданным образом материализовались. И когда она рвалась наружу из этого со своего осточертевшего места, то всё это её рвение сопроводилось соответственным этому движению звуком разрыва, очень похожим на треск разрыва одежды.

Что и неудивительно, ведь в фигуральных теориях и действиях любая смена своего лица и состояния, как раз и обозначается сменой одежды. И когда ты идёшь на разрыв со своим прежним положением, то ты, таким образом, фигурально говоря, меняешь на себе одежду.

Но в данном случае с Клавой, всё с ней происходящее, видимо на одной только фигуральности не остановилось. И она, скорей всего, слишком много приложила сил, чтобы вырваться из своего прежнего положения, что её порыв со своим разрывом с прежним своим местом нахождения, судя по раздавшимся очень реальным звукам треска одежды, да и она что-то за собой, а вернее за тем, что прикрывало её в виде одежды, почувствовала (её сзади обдало холодом), каким-то образом материализовался, и Клава, оказавшись на ногах, пока ещё неосознанно, ощутила себя не то что бы неприкрытой, а прямо раздетой.

И на этом в первую очередь настаивает чуть ли не весь коллектив офиса, оказавшийся в зоне слышимости этого раздавшегося звука треска одежды со стороны Клавы, куда немедленно были обращены их лица, а дальше, как это обычно бывает с людьми, увидевшими нечто такое, что не укладывается в обычный порядок вещей, они впадают в умственный транс, со своим самовыражением – одутловато изумительным состоянием онемения.

Что, впрочем, только косвенное доказательство того, что с Клавой нечто такое приключилось, после чего у неё не будет дороги назад (так именно и рвутся все старые связи), и ей, чтобы убедиться в том, что с ней по настоящему что-то произошло такое из ряда вон выходящее, нужно со всей прямотой посмотреть туда, откуда раздался этот треск разрыва одежды. И, судя по её преобразившемуся в изумление лицу, с вытаращенными глазами, то она не стала гадать, что там, сзади неё, какие связывающие с прежним местом нити разорвались, а прямо посмотрела туда, и тут же впала в умственный ступор. В котором она, скорей всего, действуя на рефлексах, подогнувшись в ногах, начала руками обхватывать себя сзади руками, как бы пытаясь себя прикрыть ими от обжигающих взглядов стольких любопытных и местами посмеивающихся людей вокруг.

А причиной такого её впадения в ступор стало то, что она увидела на своём рабочем месте, а именно на своём стуле, где она до этого момента сидела, а затем так резко с него сорвалась. А она увидела не просто стул, а она увидела часть своей юбки на его поверхности, которая, как теперь и стало понятно, и стала тем источником треска разрыва одежды, который всех тут так воодушевил на такое пристальное внимание к Клаве. Ну, а как, и почему всё так прискорбно с её юбкой случилось, то и этому у Клавы мгновенно нашлось объяснение, как только она перед своими глазами промотала совсем недавние события, которые и привели её к такому, на грани отчаяния, состоянию.

Так она с самого утра, ещё дома, нечто такое нехорошее предчувствуя в себе, что, впрочем, в последнее время для неё было совсем не новостью, но сегодня её особенно что-то тревожило, и она была вся как на иголках (это всё последствия посещения кафе с Холодной), ни в какую не хотела идти на работу, и придумывала для себя различные отговорки и причины пропустить сегодняшний день, вплоть до обращения к врачу. Но как бы она не старалась в этом плане, что-то в ней её убедило взглянуть страху в глаза, и она, по дороге на работу не раз поворачивая в обратную сторону, тем не менее, добралась до своего проклятого ею места службы.