Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

— Все индивидуальное — усложняет, — ответил Норберт.

— В смысле? — не поняла она.

— В смысле, — пояснил он, — пока все люди определяются только комплексом ТТХ, все предельно просто. Одного человека всегда можно заменить другим с похожими ТТХ. Простая задача: как купить новую лодку взамен потерянной. Но если вещь окажется индивидуально-ценной, и получит дополнительную субъективную потребительскую полезность, то для субъекта соответственно, вырастет цена замены при потере вещи.

— Типа того, — Валле кивнула, — интересная наука экономика! Ты так четко объяснил.

— Я не объяснил, а формализовал проблему. Если некто субъективно повысил для себя полезность другого человека, то это риск больших потерь, если потребуется замена.

— ОК, Норберт. А какое решение этой проблемы, если по экономике?

— Его нет. Как нет общего решения для уравнений с полиномом выше 4-й степени.

— Хреново, — констатировала она, — слушай, Норберт, а тебя не напрягает говорить о человеке, как о вещи с какой-то потребительской полезностью?

— Моя профессия говорить так про все, — ответил он.

— Хэх… А как насчет того, что по Хартии человек не может считаться товаром?

— Товар и вещь, — ответил Норберт, — это не одно и то же. Хартия запрещает поступать с человеком, как с товаром: запрещает эксклюзив на него: владение и распоряжение. Но можно использовать человека не эксклюзивно, как полезную вещь. В этом состоит вся социальная жизнь. Люди по некому алгоритму пользуются друг другом, как вещами.

Валле Хааст слегка растерянно постучала маленьким, но крепким кулаком по столу.

— Хэх… Самого себя ты тоже считаешь вещью?

— Для экономики — да. Я ведь просто биосоциальный объект с определенными ТТХ.

— Ну, а я? Меня ты тоже считаешь вещью, или как?

— Нет. Я люблю тебя, значит, я субъективен, и не могу выступать профессионально.

— Ужас! — отреагировала она, — Знаешь, если так говорят в койке, то нормально. Типа, эмоциональный всплеск. Но если так в спокойной обстановке за столом, то ужас.

— Почему ужас? — спросил Норберт.

— Потому, что надо как-то ответить, а я без понятия, что у меня сейчас в мозгах.

— Валле! Это самый романтичный ответ на признание в любви.

— Алло! — она артистично поднесла воображаемую телефонную трубку к уху, — Алло, биосоциальный объект с определенными ТТХ! Давай ты не потеряешься, ОК?

— ОК! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не потеряться.

— Да, сделай… Блин, какой-то не тот разговор. Норберт, давай сменим тему, ОК?

Бакалавр-экономист с готовностью кивнул.

— Давай сменим. Ты, вроде бы, собиралась рассказать, что дальше было в ЭкваШа.

— Точно! Я собиралась. Но сначала мы покупали бытовое барахло и тачку. Потом еще поехали в дансинг. Потом вообще… Короче: ты готов сейчас слушать, или как?

— Гм… Валле, ты что, сходу занялась какой-то сложной темой у Геллера?

— Еще как занялась! — она фыркнула, и уточнила, — Я теперь, как бы, звездолетчик.

— Гм… Судя по мимике, ты не шутишь.

— Еще как не шучу! Дай бумагу, я нарисую.

— Гм… — в третий раз хмыкнул Норберт, после чего положил на стол стопку обычных (вечных как мелкая архаичная бюрократия) канцелярских листов А4, и авторучку.

— Отлично! — сказала Валле Хааст, повертела авторучку в руках, а затем стремительно изобразила первый набросок…

…Это были несколько сегментов концентрических окружностей разного радиуса.

«Типа, — прокомментировала резерв-капрал, — это наша Земля и слои атмосферы».

…И появилось дополнение наброска: маленький ромбик, который, по смыслу, взлетал горизонтально с поверхности Земли, разгонялся, выходил на вертикаль, выпрыгивал за предпоследнюю окружность атмосферного слоя, и отделял от себя снежинку.

«Вот, — продолжился комментарий, — лунапотам и астродемон. Без понятия, почему так названы. Лунапотам это мини-космоплан, а астродемон это магнитный парусник».

…Еще дополнение наброска: между последней и предпоследней окружностями, будто причудливый пунктирный вихрь, подхватывающий астродемона — снежинку. Вихрь и снежинка улетали куда-то за скромные границы канцелярского листа А4.

Бакалавр-экономист окинул взглядом этот экспромт-шедевр живописи, и подумал, что неплохо было бы в школе внимательнее относиться к физике. Но уж, что есть, то есть.

— Валле, я ноль в инженерии, поэтому буду соображать медленно. Лунапотам, как мне кажется, это вроде маленькой ракеты-носителя. Угадал?

— Почти, — сказала она, — только у лунапотама не ракетный движок, а моторджет.

— Валле, давай сейчас не углубляться, я и так на пределе школьного естествознания.

— ОК, Норберт, сейчас не важно, какой носитель. Главное: он уже почти создан.

— Гм… Почти, это как?

— Почти, это так: полный флайт-драйв будет через полдекады. Мы приглашены.

— Ого! Я смотрел космические старты только по TV. Значит, если флайт-драйв пройдет удачно, то затем — рабочий старт, и лунапотам выведет астродемона на орбиту.

— Не на орбиту, — сказала Валле, — это суборбитальный носитель. Он бросит груз в зону ионного ветра, на высоту около 100 километров, но не придаст окружную скорость.