Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

Городок Ангорам — административный центр аграрного района — миллионов гектаров плантаций каучуковой гевеи, масличной пальмы и какао-дерева. Население: 100 тысяч папуасов, и около 50 тысяч гастарбайтеров-индомалайцев. Но в самом Ангораме лишь около двух тысяч жителей. Тут просто рыночная площадь и перевалочный пункт, где смыкается водный маршрут по реке Сепик, и широкая грунтовка, петляющая по всем плантациям и выходящая к морскому порту Вевак. Жилые улочки идут вдоль речной пристани, вдоль дороги (где есть даже работающий отель, супермаркет, и рембаза для автомобилей), и вокруг старого рынка. Как правило, в Ангораме довольно оживленно, однако, три дня назад (когда прибыл неофициальный австралийский батальон) отсюда откочевали (на всякий случай) все папуасы. Папуасы не верили обещаниям новых (по слухам — хрисламских) властей Республики Папуа, повторявших, как заклинание, что «Австралия нам поможет». Нет! Папуасы из глубинки не очень-то доверчивы, и очень наблюдательны. Увидев, что на униформе приехавших австралийских бойцов вообще отсутствуют знаки национальной и войсковой принадлежности, папуасы в тот же день вытащили все сравнительно ценное из своих свайных хижин-развалюх, погрузили эти немногочисленные вещи на старые ржавые пикапы, завели моторы — и до свиданья.

Но это раньше, а сейчас, в ночь с 29 на 30 июня, майор Вильям Ранстоун, заместитель

командующего «неофициального» австралийского батальона, подполковника Диксона Спелмена, вспоминал этот исход папуасов из Ангорама. Три дня назад казалось, что у папуасов эпидемия безумия. Остающиеся жители — индомалайцы просто смеялись над «тупыми черномазыми». Бойцы батальона тоже хихикали. Но подполковник Спелмен наблюдал этот процесс даже без тени улыбки, а в какой-то момент сказал: «Вильям, я пройдусь, поговорю с ними, а ты побудь пока за старшего». И майор Ранстоун остался формально за старшего на штабном пункте. Ничего, требующего его решений пока не происходило, и он смотрел в окно, как Спелмен переходит от одной семейной группы папуасов к другой, окидывает взглядом количество ящиков и коробок, загружаемых в ржавые пикапы (как такой колесный металлолом ездит — одному черту известно). Но в данном случае было важно не «как», а «зачем». Подполковник вернулся в штаб через полтора часа, задумчиво постучал кулаком по старому обшарпанному столу, и сказал:

— Вильям, я не хочу тебя расстраивать, но мы в жопе.

— Почему? — удивился Ранстоун, — Здешние папуасы что-то знают?

— Здешние папуасы, — ответил Спелмен, — хорошо знают, чем отличается вооруженная команда со значками от вооруженной команды без значков. Я несколько раз услышал пожелание, сказанное папуасами за моей спиной: «Провалитесь вы, марсиане».

— Марсиане? — еще более удивленно переспросил майор.

— Да, Вильям. Марсиане — это мы. Мутные инопланетные гуманоиды с оружием.

— Но, Диксон, эти папуасы отлично знают, что мы — австралийские военные.

Подполковник прикурил сигарету, а затем покачал головой:

— Нет, Вильям. Наоборот, они знают, что мы НЕ австралийские военные. Мы какое-то секретное вооруженное подразделение без опознавательных знаков. Следовательно, по элементарной логике, доступной даже деревенским папуасам, мы намерены делать тут грязные делишки, за которые чистенькие власти Австралии не желают отвечать. Будь я туристом, а не командиром вонючего сброда, почему-то названного батальоном, меня развлекло бы, что даже папуасы знают о голливудских марсианах. Плоды интернета.

— Диксон, а можно задать личный вопрос?

— Валяй, Вильям, задавай.

— Вопрос вот, — сказал майор, — если ты так относишься к этому заданию, то почему ты согласился командовать? Ведь это был не приказ, все только добровольно.

— Потому, — ответил Диксон Спелмен, — что мне обещано за это две звездочки сразу. Я считаю: «бригадный генерал Спелмен» звучит красиво. И зарплата совсем другая. И в

смысле карьеры после выхода в отставку отличные перспективы. Все просто, Вильям. Теперь, если у нас день интимных деталей то, может, ты скажешь, как тебя занесло?

Майор Ранстоун вздохнул и признался:

— Я набил морду моему будущему зятю. Тот паршивец заявил в полицию, и меня бы посадили в тюрьму со срыванием погон, если бы не вмешался замминистра обороны. Предложение простое: если я хочу доказать, что встал на путь исправления, то должен вызваться волонтером в подразделение, где больше половины мусульман.

— Так, минутку! Твой будущий зять, он мусульманин, что ли?

— Да. Поэтому все так серьезно. Меня обвиняли не просто за драку, а за толерантность. Вернее, за попрание толерантности, политкорректности, в общем, всего этого дерьма.

— Это ты влип, Вильям, — сочувственно сказал подполковник.

— Я сам виноват. Не уследил. Думал: 16 лет, рано еще чему-то случаться. А жена у меня — тупая овца. Тоже я сам виноват. Дочка получила в школе промывание мозгов о хорошем исламе, и вот: тряпкоголовый зять.

— Подожди, какой, к чертям, зять, если твоя дочка несовершеннолетняя?

— Вот и я так думал. Но по закону, оказывается, женщине можно замуж с 16 лет.