Апостол Смерти (СИ)

От изумления и восторга я и забыл, что невидим для некроманта, а тот с невозмутимым видом продолжал поправлять мои дары, чтобы они не занимали слишком много места.

— И чему ты удивляешься? Для чего ещё на могилы приносят гостинцы? — Демид щёлкнул противоветровой зажигалкой и поджог свечу.

— Я что, серьёзно могу брать всё, что лежит на могиле?

— Именно на твоей могиле. Всё, что тебе приносят.

— Охренеть!

Я схватил с полки конфету, развернул обёртку, как малое дитя, затолкал в рот батончик и замычал от удовольствия, как будто никогда раньше не ел сладкого. Я чувствовал её вкус!

Может, это и логично, но конфет на могиле меньше не стало. Я поддел пальцами фантик, приподнял вторую конфету и увидел, что та осталась на месте, а я держал как будто бы её фантомную копию. А вот та, что уже была съедена, пойти ко мне в руки не пожелала. Понятно. Мой лимит ограничен, и бесконечно потреблять одно и то же угощение мне не удастся. Даже у предметов есть одна-единственная «душа».

Я увлечённо поподбрасывал перочинный ножик и спрятал в карман. После всего испытанного мной удовольствия мне просто необходимо было закурить, вот только нужна зажигалка, и я попросил её у Демида.

— Разве у тебя нет своей? — равнодушно спросил он.

— Так у меня вообще ничего нет.

— Ты перед смертью всё выкладывал из карманов? Ты вроде говорил, что до сих пор носишь куртку, в которой умер.

И в правду. Сколько времени я разгуливал по городу без единой возможности подержать что-то в руках и даже не додумался порыться в собственных карманах!

В куртке, кроме ножа, ничего не было. Будь там что-то ещё, я бы давно уже это нашёл, благодаря привычке ходить со спрятанными в карманы руками. Во внутреннем тоже оказалось пусто, а вот в джинсах я отыскал старую, но ещё рабочую зажигалку.

Демид поставил на полку рамку с моей фотографией, сел на корточки и стал раскладывать из сумки свой некромантический арсенал. Удобно, что моя ячейка оказалась в одном из нижних ярусов.

Скоро напротив колумбария был изображён круг из рассыпанной кладбищенской земли, рядом лежал уже знакомый мне человеческий палец, а некромант читал про себя свой старинный дневник. Иногда он тихо проговаривал непонятные слова, точно пытаясь их запомнить, несколько раз повторял их шёпотом, приплетая некие полуразличимые фразы, и снова углублялся в чтение.

Через несколько минут он поднял с земли блестящий кинжал, лёгким движением сделал надрез у своего локтевого сгиба, и на кладбищенскую землю покапала кровь.

Я был настолько ошарашен этим неожиданным действием, что первое пришедшее на ум многогранное слово застряло в глотке. На руке Сумрака оказалось ещё несколько старых шрамов.

Когда кровь почти перестала капать, некромант поднял человеческую кость, выпрямился во весь рост и приказал:

— Баланецкий Никита Андреевич, пришедший в мир двадцать второго ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года от Рождества Христова, и покинувший его тринадцатого апреля две тысячи девятого года от Рождества Христова, — услышь меня и войди в магический круг.

Официально властный тон произвёл невыразимое впечатление, и я почувствовал себя виновником некоего торжества, предметом загробного таинства. Как на сцену перед публикой, покорно переступил границу круга, потоптался и развёл руками.

— Ну… вошёл.

Некромант поднял выше раскрытую книгу одной рукой, а той, что продолжала истекать кровью, вознёс человеческую кость и стал зачитывать непонятные потусторонние слова.

И опять это произошло. Снова будто бы один за другим меня стали оглушать голоса одного человека. Его шёпот, бормотание, властный глас, монотонный ропот, отдалённый нарастающий крик — всё одновременно звучало в моей голове и норовило разорвать меня изнутри на молекулы.

Я вцепился руками в голову. Сколько ещё это будет продолжаться?! Я пытался закричать, потребовать остановить это, но не мог воспроизвести ни единого звука. Хор одного некроманта крепнул и множился, становился всё оглушительнее, слова неестественно ускорялись и вот, обратились в нечленораздельный гул, а мои муки уже достигли предела.

— ТАК ИСПОЛНИ ЖЕ МОЮ ВОЛЮ! — с внезапной чёткостью прокричали все голоса, и в этот миг мне на грудь будто бы свалилось что-то большое и тяжёлое, и в полной тьме зазвенела тишина.

Ни единого проблеска в непроглядном мраке, ни одного звука. Я не смел пошевелиться, боясь понять, что от меня ничего не осталось, что шевелить уже нечем, и меня самого больше нет. Опять, и теперь окончательно. Мне страшно это осознавать.

Но вот я понимаю, что всё ещё чувствую себя. Подо мной твёрдая поверхность. Кажется, лежу на спине. По крайней мере, у меня ещё есть спина! Набираюсь смелости, делаю одно движение, второе, третье, и понимаю, что у меня есть ещё и руки, ноги и голова. Вот что значит счастье!

Смех вырывается из моей груди.

— Никита? — слышу неподалёку. — Где ты?

Голос Сумрака напряжён и взволнован.

— Где-то здесь! — всё ещё нервно посмеиваясь, отвечаю я.

— Где — здесь? Что с тобой?

Я встал на четвереньки и пополз на его голос.