Аптека Пеля

— А ребята где? — оттягивая разговор, поинтересовался Саня, присаживаясь на сундук.

— Отправила с родней в деревню. Тама молоко из-под коровы и воздух. А тута вонь, да холера. Да и я как пропадаю, они одни остаются. А малы еще. Зато теперя никто не помешает нам любиться… Подь сюды, Ляксандр. — Баба обмякла, растеклась по постели, задышала призывно шумно. Саня смутился. Что-то в нем екнуло и потянуло в паху. Но тут же вспомнив о мещанке Кучкиной, он разом отправил в бан свои плотские желания. Не хватало еще на каторгу за изнасилование! К тому же остался он тут совсем из-за другой страсти, вернее любви.

— Я как раз по этому делу к тебе…

— Так иди сюды… — рывком распустив волосы, тряхнула головой Луша.

— Тьфу, ты… Угомонись. Похоже, я тут надолго застрял. И мне нужно где-то жить пока порошок не найдем…

Разочарованная Луша фыркнула недовольно, поднялась, застегнула кофту, подобрала волосы и пройдясь по комнате пощупала болтавшееся на веревке мужское исподнее. «Не иначе кавалер появился», — предположил Санек, не понимая, отчего тогда ненасытная баба домогается его тела.

— У тебя кто-то есть? — конфузливо поинтересовался, оценивая огромные портки и рубаху.

Медленно стащив подсохшее белье с веревки, Луша, обняла его, как долгожданного мужа и, присев рядом с гостем, ласково спросила:

— А у тебя? — в глубоких сумерках ответ прозвучал тоскливым эхо.

— Нет.

И тут ее подбросило на сундуке.

— Так вот же… вот! — тараторила она, пихая под нос Сане чужие тряпки. — Панкрат. Плотник. Сосед. Днями допился до горячки. Топором пошел рубить аспидов. Скрутили его городовой с дворником и отправили к Пантелеймону. Думаю надолго. А мож навсегда. Изверг рода человеческого. Жмырь окаянный. Мож вместо него тебя возьмут? Плотничать-столярничать могешь? У аптекаря много работы.

— Могу, — ответил и добавил: «А что за Пантелеймон?»

— Так скорбный дом. На Удельной. Туды говорят его отвезли. Совсем головой повредился. Да, ты переодевайся. Оно чистое. Я ему за копейки стирала. Не побрезгуй. Щас сбегаю в евонную комнату, мож еще каку одежу раздобуду. Я мигом.

Лишь только дверь замкнулась, Сашок по-солдатски быстро сбросил джинсы и натянул грубые хрустящие штаны. Сверкать голым задом перед бабой, подавая ей надежду, не хотелось. Он успел. И теперь спокойно облачился в такую же посконную рубаху. Одежа оказалась впору. Саня и сам был не мелкого десятка. Вот только кроссы смотрелись подозрительно, но на лапти с обмотками их менять он наотрез отказался, тем более в одном из кроссовок хранился паспорт. А сапоги Луша не нашла. Ясно дело откуда у плотника-пьяницы вторая пара. Счастье, что первую не пропил.

— Завтра пойдем к Балалайкину с поклоном. Кланяйся в пояс. Он это любит. Ты только кланяйся и молчи. Я сама все устрою. Мне не откажет… Скажу племянник мой.

После таких слов в успехе можно было не сомневаться.

Ужинали скудно, но и такой пище брюхо радовалось. Откушав Саня поблагодарил расторопную бабу, лишь на словах.

— Одежу я тут схороню от греха. Нашью тебе карман на порты завтра. Туды говорилку свою спрячешь. Ишь чего удумали, — Луша повертела в руках телефон и сунула в сундук вслед за джинсами. — Давай ложиться. Да не трясись, не обижу, — прозвучавшее обещание немного успокоило гостя. Луша взбила подушку и бросила на сундук.

Саня яростно боролся со сном, слышал как глухо хлопали соседские двери. Где-то заржала лошадь. Потом все успокоилось. Мертвецкая тишина повисла в комнате. Ни храпа, ни скрипа, будто и нет ее на кровати. Он приподнялся посмотреть. Темным бугром возвышалось тело под одеялом, будто неживое, бездыханное.

Мягко скрипнула дверь, дернулась занавеска. Кошачья тень скользнула вдоль стены и два лиловых глаза сверкнули, как два сигнальных огня. Сердце заплясало от ужаса. Он хотел вскочить, но не смог. Ноги онемели, а грудь точно гранитной плитой придавило. С полминуты кошка смотрела на него не моргая, потом свернулась клубком и, нежно урча, заснула на груди. Вскоре и сам Саня провалился в липкий и тягучий сон с кошмарами в подземелье аптекаря Пеля. Ему хотелось выбраться, бежать из тошнотворного мрака, душного нечистого склепа профессорской лаборатории, но отыскать дверь он так и не смог.

Ночь замерла в предчувствии рассвета

На небе звезды стали угасать

Вдохнуло утро мятный запах лета

… благодать

«Благодать… благодать… — развалившись на топчане, мечтательно закатив глаза, повторял человек. Он перевернулся на живот и, подперев щеки руками, уставился на исчирканный листок. «Благодать», — повторил снова, взял карандаш, помусолил…

— Венька! Благодать будет на том свете. А щас иди отпирай ворота! Видишь карета подъехала.

За окном сторожки маячила темная тень скорой помощи. Лошади фыркали и трясли головами.

Санитар нехотя поднялся и вышел на улицу.

— Кого привезли? — недовольно спросил, запуская внутрь повозку с очередным спятившим. Диагноз тут у всех был один, потому как в скорбном доме других не водилось. Так считал санитар Венька. И даже сам профессор Павлов его бы вряд ли переубедил!