Арьяны

Слышал бы меня Женька. Точно б отчитал за пессимизм и притягивание неприятностей. Раньше я терпеть не могла всю эту блажь про материальность мыслей и творение собственной реальности. Заводилась тут же, стоило только бывшему открыть рот. А сейчас всё бы отдала за его вдохновенные речи про квантовые миры, божественное начало в человеке и мультивселенные. Лишь бы не было этой удушливой тишины.

А кто её, эту тишину, создал?

О, нет-нет-нет. Нет у меня времени на приступ самобичевания. Сейчас нужно просто вымыть кружку, включить ноутбук, заказать билеты и собрать вещи. Ни единого отклонения от программы, иначе всё полетит к чертям. Папа говорил, что дисциплина – единственная вещь в мире, способная удержать человека на краю пропасти. Не любовь, не ненависть, не жажда жизни. Только холодный рассудок и выдержка. Что ж, пришло время, наконец, внять отцовским заветам.

Уже на третьем пункте система даёт сбой, когда вкладка с подтверждением платежа начинает виснуть в шестой раз. Попытка выровнять дыхание проваливается с треском. Я с силой захлопываю крышку ноутбука и несусь в ванную, тут же подставляя голову под град холодной воды. Перед глазами на повторе мелькает нос самолёта, врезающегося на полном ходу в твёрдую землю. Пламя вырывается из-под стального брюха яростным вихрем. Стёкла иллюминаторов лопаются под давлением взрывной волны, разлетаясь на миллионы осколков по поляне.

Виски сжимаются не то от холода, не то от вспыхивающих в сознании образов. Меня тошнит. Я всеми силами цепляюсь за ощущение физического тела, сосредоточившись на болезненном спазме опустошённого желудка.

Дважды два – четыре.

Трижды три – девять.

Четырежды четыре – шестнадцать…

Наконец, шум воды перекрывает скрежет металла и крики. Видение отступает под натиском реальности. Взгляд фокусируется на тонких руках с побелевшими костяшками пальцев, вцепившихся в край унитаза. Ледяные брызги из брошенного на дно кабины рассеивателя безжалостно расстреливают стенки душевой. Я медленно поднимаюсь и выключаю воду. Из заляпанного зеркала на меня смотрит бледная шатенка со спутанными волосами, с кончиков которых срываются крохотные капли. Зрачки расширены так сильно, что карие глаза кажутся почти чёрными при слабом освещении.

То ли ещё будет.

Усилием воли заставляю себя умыться и, предварительно отжав волосы, закручиваю полотенце вокруг головы. Кажется, где-то в буфете завалялся чай с ромашкой. Это не спасёт, но хотя бы поможет подготовиться к следующему шагу.

Мне искренне не хочется набирать этот номер, но от мысли о новом приступе, грудь болезненно сжимается, грозясь вытряхнуть из себя всё содержимое. Я сейчас как спичка в наполненном газом помещении. Один неосторожный «чирк» – и всё взлетит на воздух. Так что на долгие игры с совестью времени нет. Билеты нужны сегодня позарез. Пашка не должен оставаться там один. Я нужна ему. Даже если он сам так не считает. А мне… мне сейчас нужен воздух.

Женька отвечает после третьего гудка.

– Аня? Что случилось?

Тело мягко окутывает волнами спокойствия. Боже, я уже успела забыть насколько приятный у него голос. Как вообще мне могла прийти в голову идея расстаться с ним? Сейчас это решение кажется таким нелепым. Он же мой якорь. Единственный, кто способен удержать меня от шага в неизвестность. Знает меня как облупленную, и пояснять даже ничего не приходится. Так легко. Словно дышать.

– Можешь приехать? Пожалуйста.

Он не тянет драматическую паузу. Не задаёт глупых вопросов. Только выдыхает простое и нужное: «Через десять минут буду».

Плечи сразу расслабленно опускаются, и в голове становится чуть яснее. Только бы удержать это состояние до приезда Женьки. Только бы удержать.

***

Солнце медленно катится к горизонту, разливаясь расплавленным золотом по поверхности воды. Море сегодня немного буйное. Широкие волны с белыми завитушками атакуют большие валуны, подпирающие подножие утёса. Женька, откинув голову назад, стоит по колено в воде. Вечерний бриз путается в густых волосах цвета спелой ржи. Он выглядит расслабленно и уютно. Хочется уткнуться в эту широкую спину, вдохнуть аромат дорогого дезодоранта, смешавшегося с запахом соли и водорослей, выброшенных на берег приливом. Я отставляю на поднос бокал с белым вином и, отцепив от кисти пару виноградин, поднимаюсь с песка. Но, когда делаю шаг в сторону Женьки, он вдруг исчезает.

– Жень! Женька!

Я дёргаюсь от звука собственного голоса и резко распахиваю глаза. В комнате царит лёгкий полумрак из-за плотно задёрнутых ночных штор. Единственным источником света служит небольшая щёлка между дверью и наличником. Судя по золотистому свечению, просачивающемуся из гостиной, сейчас где-то шесть вечера. С кухни доносится аромат запечённой курицы. Прямо как в старые-добрые. Так странно. Будто и не было этих восьми месяцев разлуки, приступа и утреннего звонка Пашки. Неторопливо потягиваюсь, разминая затёкшие мышцы, и перекатываюсь на соседнюю подушку, воровски вдыхая знакомый аромат.